Джесси Бёртон: Миниатюрист

Нелла поворачивается к Корнелии.

– Ну и что? – спрашивает она. – Мы должны благодарить Бога, что она выжила.

– Петронелла, кого вы видите?

Нелла всматривается в Тею, и та, как истинная новорожденная, твердо выдерживает взгляд своей тетки, вот только без признаков ответного любопытства.

– Теперь понятно, кто ее отец? – в голосе Корнелии, помимо страха, появились знакомые нотки всеведущей служанки, которая сообщает домашним последние новости, раскладывая их по полочкам. – Все это время он находился среди нас.

Вот они его и нашли. Тея – вылитый портрет Отто: волосы барашком, широкий нос, высокие скулы. Девочка простодушно глядит на Неллу, не догадываясь о том, что та уже все видит и знает. Сама же Тея видит лишь темные стены и неясный свет. Что могут разглядеть две женщины в этом неоформившемся создании? Словно желая опровергнуть только что высказанную мысль, Тея открыла рот и заелозила, суча ножками.

– Люблю тебя от носика до пяточек, – признается Нелла.

– Что?

Написанная рукой Отто любовная записка как зеркало отразила его черты. Круг замкнулся.

– Клянусь всеми ангелами. – С этими словами Нелла целует ребенка в темечко.

К ее удивлению, Корнелия резко встает и выходит.

Прижимая к себе Тею, Нелла перебирает в памяти последние пять месяцев. Ее влечение к Отто было очевидным. Что думала об этом Марин? Достаточно вспомнить, как она перевернула Неллин флакон с духами и пребольно ущипнула ее за руку. Для острастки? Это кажется невероятным. Что было между Марин и Отто? Любовь? Или только физическое влечение, пульсировавшее в темных коридорах, за закрытыми дверями? Как они это проворачивали? Кто все это начал, когда и почему?

Из-за крайней усталости ее воображению не под силу справиться с подобными вопросами. Как восстановить прошлое, когда настоящее дышит у нее на руках? На все ответ один – Тея.

Слышно, как наверху Корнелия возмущенно топочет в своих паттенах. К кому обращен ее молчаливый протест? К Всевышнему, к Отто, к Марин? В голове у Неллы калейдоскоп мыслей, и они нагромождаются одна на другую без ответа. Все они так или иначе коснутся Марин – но уже завтра, когда она наконец-то выспится. А что до тайных отношений между Отто и Марин, то вряд ли новый день в них что-то прояснит.

Нелла прижимает к себе ребеночка. Второго такого, вероятно, не сыскать во всем Амстердаме. Конечно, есть евреи, есть смуглые мальчики и девочки из Лиссабона, есть армяне, бежавшие от турок из Оттоманской империи, а что творится в далекой Ост-Индии, вообще неизвестно, но здесь, в Амстердаме, люди живут своим кругом, не смешиваясь с иностранцами. А тут, непосредственно у нее на руках, результат соединения двух полюсов империи, младенец, зачатый не где-то за тысячи миль отсюда, но прямо тут, в тайных закоулках отечества, в фешенебельном квартале Золотой Подковы. Здесь, в окружении мощенных булыжником мостовых и великолепных каналов, Тея выглядит еще более вызывающе, чем ее отец. Нелла разглядывает эту чудесную загадку с темной, цвета ириски кожей, а Тея, засопев, складывает пальцы в кулачок. Тихие звуки, издаваемые этим существом, кажутся Нелле обещанием будущего совершенства.

«Марин ведь ни разу даже не намекнула на то, что отцом ее будущего ребенка является Ганс Меерманс, – рассуждает сама с собой Нелла. – А если вспомнить мой разговор с ним возле тюрьмы, то и он ничего такого не сказал. Я слышала только то, что хотела услышать. Мое воображение досочинило целую историю. И вот теперь фантомная дочь Меерманса, предъявив характерные черты, указала на настоящего отца. Еще рано говорить о том, как упадет монетка, что она унаследует от Марин и что от Отто. Интересно, в курсе ли последний, обсуждали ли они ситуацию, фантазировали ли, как будет выглядеть их ребенок. Рождался ли когда-нибудь в Амстердаме такой младенец, как Тея?» Закрыв глаза, Нелла молится о том, чтобы получить ответ, как защитить это дитя.

Возвращается Корнелия и усаживается за стол. Возможно, ей стало невмоготу находиться в одной комнате с покойницей.

– Как она могла, – говорит Корнелия. – Я не понимаю, как она… – Оборвав себя на полуслове, она показывает пальцем на детскую головку: – Как ей теперь жить, Нелла? В этом городе с таким лицом?

– Что-нибудь придумаем.

Корнелия в задумчивости потирает лоб.

– Мне хотелось верить, что это господин Меерманс, – признается она. – Лучше бы это был он.

– Почему?

Внятного ответа, судя по всему, нет. Нелла пытается его прочесть по страдальческому лицу служанки. Уж не потому ли, что ребенка от Меерманса она не считала бы таким предательством? Для Корнелии Отто был другом, ее ровней, а Марин своего рода матерью. И вот ее все бросили.