Марал Хыдырова - Бак. Рассказы

– Моя птичка, мой Тоты! – закричала Аджап, вне себя от ужаса. Но от Тоты на лестничной площадке осталось только два желтых пера. Молодая врач быстро закрыла дверь изнутри, и повела трясущуюся от горя Аджап на кухню.

7.

Пожилая женщина была в прострации, еще не осознавая случившегося. Увидев пустую клетку на кухне, Аджап вдруг суетливо запахнула шаль и попыталась выйти в коридор:

– Надо бежать, спасти его, может, еще успею, – но ноги плохо слушались ее.

Доктор быстро оценила обстановку и стала действовать решительно, но вместе с тем мягко. Понимая привязанность старой женщины к своему любимцу, а также риски, вытекающие отсюда, она обняла ее за плечи и осторожно усадила на табурет.

– Уважаемая, птичке уже не поможешь. Раз в лапы к кошке попала, ей не выжить.

Аджап посмотрела на докторшу и тихо заплакала.

– Ему было больно, – сквозь слезы шептала она, – ему было больно…

– Давайте, я вам сейчас давление измерю. Вам надо успокоиться…

Врач Хемраева хлопотала вокруг Аджап, а та опять впала в ступор: она смотрела на клетку невидящими глазами, а по щекам текли горькие старческие слезы. У врача самой сердце разрывалось глядеть на ее страдания. Аджап покорно отхлебнула сердечных капель из протянутого бокала. Потом, снова очнувшись, пробормотала:

– Иди, дочка, со мной все будет хорошо.

Но участковая не спешила покидать женщину, мало ли что, надо самой убедиться, что ничего плохого с ее здоровьем не произойдет. Гозель посидела рядом с Аджап еще часик, и только после этого ушла, обещав проведать ее завтра.

Аджап так и осталась сидеть в кухне на табурете. Мысленно она сто раз прокручивала картину гибели своего питомца и ругала и себя, и Ночку.

– Ну, только попадись мне на глаза, гадкая, – шептала она сквозь слезы, – убью!

8.

Аджап накинула на голову платок, спустилась на первый этаж и решительно постучала в дверь Гулялек. Соседка дверь открывать не спешила, но Аджап стучала настойчиво, и пару минут спустя, на пороге появилась Гулялек с нарисованными бровями и густо накрашенными глазами. На ее голове был накручен тюрбан, немыслимый по форме и расцветке, а расплывшуюся фигуру на этот раз обтягивал потасканный шелковый халат, который помнил и лучшие времена из жизни своей хозяйки.

– Ты чего это в мою дверь как в свою колотишь, соседка!

– Знаешь что, твоя кошка сейчас ворвалась ко мне и съела моего попугайчика! – выпалила Аджап. – Если ты завела себе кошку, то и держи ее у СЕБЯ дома, чтобы не шастала по этажам и не лезла в чужие квартиры! Предупреждаю, увижу твою черную гадину, пришибу!

– Видишь ли, соседка, кошка на то и кошка, чтобы на птиц охотиться. Держала бы свою птицу в клетке, и была бы она жива-здорова. Кошка хоть и моя, но гулять она будет там, где сама пожелает! А тронешь ее – я на тебя в полицию заявление напишу!

Не успела Аджап среагировать на эту тираду, как Гулялек захлопнула дверь прямо перед носом хозяйки погибшего попугайчика. Аджап еще секунду смотрела на дверь, будто не понимая, куда делась сама соседка. Очнувшись от такого хамства, она обессилено побрела к себе. Перед дверью опять столкнулась с Ночкой: та довольная спускалась с третьего этажа и, увидев Аджап, настороженно присела.

– Ах ты, хищница, – Аджап начала снимать с ноги башмак, – сейчас я тебя зашибу.

Морда у Ночки вытянулась: быстрее молнии скользнула она вдоль стены и мгновенно оказалась на нижних ступеньках. Башмак, который Аджап запустила в нее, одиноко плюхнулся в лестничный пролет уже после того, как кошка сделала ноги. Старая женщина устало присела на ступеньку и заплакала. Она плакала тихо и очень горько, ведь попугайчик был для нее всем: лучшим другом и собеседником, тем существом, о котором она постоянно заботилась и думала. И что получается, он мученически умер в когтях этого зверя, а она никак не смогла ему помочь.

Наплакавшись, она кое-как спустилась за своим башмаком.

«А ведь эта злыдня права: Ночка не виновата, что она хищница – какой с нее спрос, –думала она, ставя башмаки на полочку в коридоре. – Это ты, старая калоша, во всем виновата: как звонят, сразу дверь в гостиную закрывать надо было, чтобы Тоты не вылетел!».

В этот вечер Аджап убрала пустую клетку на шкаф и простила Ночку. Но Гулялек ей было уже ни капли не жалко.

9.

Дни шли своей чередой, и Аджап не заметила, как наступила осень. А все потому, что племянница Нязик, узнав о тетушкином несчастье и видя ее страдания, купила ей нового попугайчика, такого же – желто-зеленого. Сначала Аджап была против. «Забери его, Нязик, никто мне не нужен кроме Тоты-джана!», – сопротивлялась она. Но через несколько дней, видя, что попугайчик заскучал, стала его развлекать: пела песенки, разговаривала с ним. С каждым днем она привязывалась к птичке все больше, и уже дни не казались ей такими серыми, а жизнь безрадостной, тем более, что новенький попугайчик, которого она назвала Кичи (малыш – с туркменского) , страсть, как любил послушать песенки. Он весело щебетал в клетке и занимал все помыслы Аджап. Теперь она отпускала птичку полетать на два часа, а потом опять закрывала в клетку – так целее будет.