Мадлен Миллер - Цирцея

– Раковина.

– Ага! – Он взболтал пальцем воздух. – Двустворчатая или витая?

– Витая.

– А что в раковине? Улитка?

– Ничего. Воздух.

– Это разные вещи, – возразил Ээт. – Ничего – значит пустота, а воздух – то, чем наполнено все остальное. Он – дыхание, и жизнь, и дух, и слова, что мы произносим.

Брат мой, ты философ. Знаешь ли, сколько богов таковы? Я знакома лишь с одним. Над нами голубел небесный свод, но я вновь оказалась в том темном зале, увидела кровь, кандалы. И сказала:

– У меня есть тайна.

Ээт удивленно приподнял брови. Подумал, я шучу. Мне не могло быть известно неизвестное ему.

– Это случилось до твоего рождения, – объяснила я.

Слушая о Прометее, Ээт не смотрел на меня. Брат всегда говорил, что разум его работает лучше, если не отвлекается. Ээт не отрывал глаз от горизонта. Острые, как у орла, чьим именем он был назван, глаза эти проникали в суть вещей сквозь малейшие трещины, как вода просачивается в прохудившийся корпус корабля.

Я закончила, а Ээт еще долго молчал. И наконец сказал:

– Прометей был богом прорицания. Наверняка он знал, что его покарают – и как покарают. И все равно это сделал.

Такое мне в голову не приходило. Значит, добывая огонь для людей, Прометей уже знал, что в конце пути его ожидает орел и одинокий, вековечный утес.

Вполне , ответил он на мой вопрос, все ли с ним будет хорошо.

– Кто еще об этом знает?

– Никто.

– Точно? – переспросил брат с непривычной настойчивостью. – Ты никому не сказала?

– Нет. Да и кому говорить? Кто бы мне поверил?

– Верно. – Ээт коротко кивнул. – Больше никому не рассказывай. Никогда не говори об этом, даже со мной. Повезло тебе, что отец не узнал.

– Думаешь, он очень разозлился бы? Прометей ведь его двоюродный брат.

Ээт фыркнул:

– Мы все двоюродные братья и сестры, включая олимпийцев. Ты выставила бы отца глупцом, который за собственным чадом не может уследить. Он бы тебя воронам выкинул.

У меня нутро сжалось от ужаса, а брат, увидев мое лицо, рассмеялся:

– Вот именно. И ради чего? Прометея все равно покарали. Дам тебе совет. Когда вздумаешь снова перечить богам, найди повод посерьезнее. Очень не хотелось бы видеть, как сестру мою испепелят ни за что.

Пасифаю выдавали замуж. Она давно уже просилась, то и дело, усаживаясь к отцу на колени, мурлыкала, как не терпится ей нарожать детей какому-нибудь достойному богу. Заручилась поддержкой Перса, и тот во время каждой трапезы поднимал кубок за созревшую сестру.

– Минос, – сказал возлежавший на ложе отец. – Сын Зевса и царь Крита.

– Смертный? – Мать приподнялась. – Ты говорил, она выйдет за бога.

– Я говорил, за вечного сына Зевса, а он такой и есть.

Перс ухмыльнулся:

– Ох уж эти пророчества… Он умрет или нет?

Вспышка озарила комнату, жгучая, как сердцевина пламени.

– Довольно! В загробном мире Минос будет повелевать прочими смертными душами. Имя его не забудется в веках. Все решено.

Брат не посмел ничего больше сказать, и мать тоже. Ээт перехватил мой взгляд, и я услышала его слова, будто произнесенные вслух. Видишь? Повод недостаточно серьезный.

Я думала, сестра расплачется: так ее низвести! Но поглядела – а она улыбается. Почему, я не понимала, да и мысли мои приняли иное направление. Меня бросило в жар. Где Минос, там и его семья, и двор, и советники, его подручные, астрономы, виночерпии и слуги и слуги слуг. Все те существа, ради которых Прометей не пожалел своей вечности. Смертные.

В день свадьбы отец повез нас за море на своей золотой колеснице. Пировать гостей пригласили на Крит, в знаменитый Кносский дворец Миноса. Стены дворца были заново оштукатурены, все вокруг убрано яркими цветами; гобелены отливали ярчайшим шафраном. Ожидали не только титанов. Раз Минос сын Зевса, значит, и подхалимы-олимпийцы придут засвидетельствовать почтение. Боги во всем своем великолепии стремительно заполняли длинные дворцовые колоннады, смеясь и позвякивая украшениями, осматривались по сторонам, отмечая, кто еще приглашен. Плотней всего толпились вокруг отца – бессмертные разных мастей протискивались к нему, чтобы поздравить с заключением блестящего союза. Особенно радовались дядья: пока этот брак в силе, Зевс вряд ли выступит против нас.

Сидевшая на помосте для новобрачных Пасифая сияла как роскошный спелый плод. Кожа ее отливала золотом, волосы блестели, словно солнце на шлифованной бронзе. Вокруг теснилась сотня нимф, и каждая во что бы то ни стало хотела сообщить Пасифае, как та прекрасна.