Режис Жоффре - Что такое любовь и другие микроновеллы

У меня довольно тонкий слух, чтобы различать произносимые ими слова, и достаточно быстрый ум, чтобы следить за несколькими разговорами одновременно. Я проникаю в их закрытую футляром жизнь, распознаю за взрывами смеха драмы, сопровождающие их существование; по тому, как они подносят к губам бокал или разрезают кусок мяса – рукой тонкой и белой или тяжелой и покрытой шрамами, – я угадываю разочарования, которые не позволяют им купаться, подобно мне, в неукоснительном счастье.

– Ты меня любишь?

– Слишком жарко.

Оливье неведомо, что женщины слишком восприимчивы к погодным условиям. Как только столбик термометра поднимается выше тридцати градусов, они теряют способность испытывать какие-либо эмоции. Они думают об одном: как бы встать под прохладный душ или броситься в море – если по счастливому стечению обстоятельств лежат на пляже. Но и осень с ее мокрым снегом не благоприятствует излиянию чувств. Когда начинается листопад, а по улицам бредут несчастные дети, таща ранцы, словно мельники с мешками муки на спине, у них на глазах появляются слезы.

– Женщинам всех жалко.

Зима – слишком суровое время года, а у батарей центрального отопления слишком мало общего с пылкими любовниками из пьес Мюссе.

– Остается весна.

Но и весны бывают дождливыми и ненастными; заниматься любовью под непромокаемым плащом проблематично, если только ты не фетишист, поклоняющийся резине. Иногда в начале июня выдается несколько теплых дней, и, если выпадает шанс, мы обмениваемся поцелуем под густой листвой в Медонском лесу. Мы даже позволяем себе лизнуть друг друга в затылок, но горе тому, кто посмеет со злокозненным удовольствием взлохматить нам волосы.

– Мы не какие-нибудь неряхи.

Мы также не покорные курицы, какими были женщины в прошлом. Мы живем в ногу со временем и отказываемся беременеть каждый год, удовлетворяя эгоистические желания своих мужей. Контрацепция хороша для шлюх, а аборт – для содомских блудниц. Мы предпочитаем регулировать рождаемость естественными средствами, и в их числе пока не придумано ничего лучше воздержания. Мы прекрасно обходимся без секса годами, а если надо, то и всю жизнь. Плотским ласкам мы предпочитаем воскресный обед, когда за столом собираются отец и мать, братья и сестры, свекор и свекровь, зятья и невестки, лакомятся цесаркой, запивая ее хорошим корбьером, и обмениваются мнениями об атмосферном давлении. Каждый возвращается домой с легким чувством горечи, потому что не сумел настоять на своей точке зрения, но все представительницы нашего пола счастливы, поскольку, несмотря ни на что, сумели избежать жестоких укусов пениса.

– Наш половой орган – это открытая рана.

Мы боимся вашего, твердеющего при нашем приближении. Он беспощаден, этот кипящий рог, плюющийся белым ядом, похожим на негашеную известь.

– Мы не какие-нибудь извращенки.

Боль не доставляет нам никакого удовольствия, и вместо вашего ликера, обожаемого шлюхами, мы лучше выпьем чашку чая, подслащенного ложечкой меда.

– С меня заживо содрали кожу.

Мне плохо, и я ничего не забыла. Даже если меня случайно толкают чужие люди, я испытываю невыносимую боль. Муж бросил меня восемь лет назад, но каждый вечер я жду его, как в тот день 7 июня 1999 года, когда он окончательно ушел из дома. Он мог уйти к другой женщине или к другому мужчине, но самое для меня унизительное – это то, что он не ушел ни к кому. Моему обществу он предпочел одиночество. Мне говорили, что он живет затворником. Если его видели на каком-нибудь приеме, он производил впечатление человека, целиком отлитого из бетона, и с глазами, сверкающими, как два синих камня. Когда с ним заговаривали, он отвечал и даже смеялся, но сразу чувствовалось, что он по-прежнему в своих четырех стенах, а слова выбрасывает наружу, как швыряют мусор в окошко.

– Он не оставил мне даже ребенка.

Его скупая сперма не желала отдаться мне, оплодотворить меня и навечно слиться со мной.

– Никто не помешает вам вообразить, что он продолжится в ребенке.

И что от поколения к поколению его потомство будет длиться бесконечно. Сделать женщине ребенка – значит внушить ей иллюзию, что ты подарил ей вечность. Он оставил меня никчемной. Я – уже не совсем зеленый лист в охряных пятнах, и эти пятна будут шириться, пока не захватят всю поверхность, и тогда я упаду, мертвая и бесплодная, как опадает листва с платана.

– Яне хочу о нем говорить.