Ян-Филипп Зендкер - Сердце, которое помнит

Его контора находится на боковой улице, неподалеку от рынка. Над дверью красуется вывеска: «Приключенческие туры с Аароном». Он называет себя Аароном, опасаясь, что иностранцам будет не запомнить его бирманское имя. Он работает гидом, то есть получает деньги за то, что водит людей по разным местам. Как-то я спросил его, что это за непонятная работа такая – водить иностранцев – и почему ему за нее платят. По-моему, таким делом надо заниматься бесплатно; просто чтобы с кем-нибудь подружиться. Или помочь тому, кто заблудился. Он ответил, что его работа называется «туризм», и добавил, что я, наверное, еще слишком мал и не понимаю особенностей взрослого мира.

Для меня и сейчас загадка: ну какие могут быть приключения, когда бродишь по Па-О, Карену, Дану или Палонгу? Так называются деревни вокруг Кало. Однако в сухой сезон сюда приезжают толпы иностранцев, и K° Айе Мин бывает очень занят. Он работает практически без выходных, и мы с ним почти не видимся. Зато в сезон дождей туристов немного. Тогда Ко Айе Мин просто сидит в своей конторе, и времени у него предостаточно. Мы играем в шахматы или говорим о футболе. Своих детей у него нет, поскольку он не женат. До недавнего времени у него была подруга, но не местная. Она жила где-то возле Манадалая. Знакомить родителей с Ко Айе Мином она не хотела и просто иногда приезжала в Кало. В такие дни K° Айе Мину становилось не до меня. Но я не жаловался. Надолго она не задерживалась, а с какого-то времени вообще перестала приезжать.

Ко Айе Мин мне как брат, хотя он намного старше. По-моему, ему лет тридцать. Но разница в возрасте нам не мешает. У нас хватает тем для разговора, а если мы не настроены говорить, как сегодня, можно просто молчать вместе.

Он точно знает, о чем можно меня спрашивать, а о чем нельзя. Думаю, есть люди, которые знают об этом сами, и им даже не надо говорить.

Ко Айе Мин ни разу не спросил меня о матери.

Он ни разу не упомянул про мой шрам.

Не то что ребята и учителя в школе. Мой шрам – темно-красного цвета, шириной со спичку. Он тянется от левого уголка рта почти до уха. У Ба думает, будто я редко его вижу, поскольку у нас дома нет зеркал. Дядя ошибается. Я вижу шрам каждый раз, когда кто-то смотрит на мое лицо.

Иногда внутри шрама возникает тянущее ощущение. И тогда я знаю: погода будет меняться.

В другие дни он вдруг начинает болеть и жечься. Это предвестники полосы неудач.

Ко Айе Мин обрадовался моему приходу. Он сидел в дальнем углу кабинета и читал книгу. На столе лежали газеты, карты и несколько нераспечатанных писем. Между ног Ко Айе Мина была зажата полупустая бутылка кока-колы.

– Привет, Шерлок, – сказал Ко Айе Мин, откладывая книгу.

Мы с ним посмотрели пару фильмов про Шерлока Холмса, после чего он стал звать меня Шерлоком. Ко Айе Мин утверждает, что я напоминаю ему знаменитого детектива, поскольку всегда задаю вопросы и у меня острый ум.

– Рад тебя видеть. Как поживаешь? – спросил он.

– Нормально. А ты?

– Тоже нормально.

Это было враньем. На душе у Ко Айе Мина кошки скребли, причем сильно. Меня ему не одурачить, поскольку я обладаю даром, смущающим даже меня самого. Стоит мне посмотреть человеку в глаза – и я вижу, что́ он чувствует.

Конечно, если чьи-то глаза полны слез, любой скажет, что этому человеку грустно. Я не о таком знании. Я вижу, когда людям грустно, даже если они смеются.

Я вижу, как кто-то сердится, хотя делает вид, будто у него все прекрасно.

Я вижу, когда гнев служит маской, за которой прячется страх.

Я чувствую напряженность за дружелюбно звучащим голосом.

Ваши глаза всегда вас выдают. Они не умеют притворяться. Не умеют врать, даже когда этого хотят. Часто чужие глаза рассказывают больше, чем я хочу знать, и тогда мне становится не по себе. Тяжело видеть, как кто-то врет.

Поэтому я стараюсь никогда не смотреть другим в глаза слишком долго. Лучше смотреть в сторону или под ноги.

Если же так не получается, я могу смотреть и не видеть. Бывает, вы слушаете человека, но не слышите, о чем он говорит. Смотреть тоже можно не видя.

Дядя – единственный, кто знает о моем даре. Когда я рассказал ему, он погрузился в глубокое раздумье, посасывая погасшую сигару. Он качал головой, словно не мог в это поверить. Однако я понял: дядя не усомнился в моих словах.

Однажды дядя перебил меня на полуслове и спросил, не обладаю ли я также и исключительно острым слухом. Я не понял, почему он об этом спросил. Потом он захотел узнать, могу ли я распознавать различные эмоции. Мне было нечего ответить. Когда я смотрю в чужие глаза, то замечаю их блеск или подмигивание. Бывает, они вспыхивают, как угольки в огне. Глаза могут сверкать, вздрагивать, подергиваться тенью, а в следующее мгновение становиться почти прозрачными. Мне встречались люди с глазами пустыми, как у мертвой птицы. Я видел глаза, выпученные от страха. Такими бывают глаза курицы, которой вот-вот отрубят голову. Есть глаза тусклые, как вода в глинистой луже, а есть горящие, словно солнце. У каждого выражения бесконечное множество оттенков, и у каждого оттенка – свой особый смысл.