Харуки Мураками - Трилогия Крысы (Слушай песню ветра. Пинбол-1973. Охота на овец. Дэнс, дэнс, дэнс)

– А открытка?

– В сумке.

– Ты ее читал?

– Вот еще!

– Точно не читал?

– Да зачем мне ее читать?

Я произнес это с раздражением: что-то в ее словах меня задевало. Хотя, с другой стороны, что-то настраивало на мирный лад. Будило старые воспоминания. Познакомься мы в более естественной обстановке – наверное, смогли бы неплохо провести время. Так мне казалось. Но, сказать по совести, я уже и не помнил, как знакомятся с девушками в естественной обстановке.

– Сколько сейчас?

С некоторым облегчением я встал, взглянул на часы, лежавшие на столе, потом налил стакан воды и вернулся.

– Девять.

Она бессильно кивнула и осушила стакан.

– Я вчера много выпила?

– Прилично. Если я столько выпью, то умру.

– А я и умираю.

Она закурила, вздохнула, выпустив дым, – и вдруг кинула спичку в открытое окно.

– Одежду принеси.

– Какую?

Она закрыла глаза.

– Все равно. Только ничего не спрашивай, ради бога.

Я открыл шкаф, порылся в вещах, выбрал голубое платье без рукавов и подал ей. Она надела платье через голову на голое тело, сама застегнула молнию на спине и еще раз вздохнула.

– Мне пора.

– Куда?

– Да на работу…

Она сказала это, как сплюнула. Потом, пошатываясь, встала. Я все сидел на краю кровати и смотрел, как она умывается и причесывается.

Комната была прибрана, но лишь до известного предела, за которым наступает равнодушие, – здесь оно разливалось в воздухе и давило мне на нервы. Площадь в шесть татами [2] Татами (соломенный мат) занимает около полутора квадратных метров и служит единицей измерения жилой площади. была вся заставлена стандартной дешевой мебелью. Оставшегося места хватило бы на один матрац – именно там она стояла и расчесывала волосы.

– А что за работа?

– Тебя не касается.

В общем-то, конечно…

Я молча докуривал сигарету. Стоя спиной ко мне, она смотрела в зеркало и растирала кончиками пальцев тени под глазами.

– Времени сколько? – снова спросила она.

– Десять минут.

– Уже опаздываю. Ты тоже одевайся и иди домой. – Она сбрызнула одеколоном подмышки. – У тебя ведь есть дом?

– Есть, – буркнул я и натянул майку. Все еще сидя на кровати, глянул в окно. – Тебе куда ехать?

– В сторону порта. А что?

– Я тебя подброшу. Чтоб не опоздала.

Не выпуская щетки из руки, она уставилась на меня, чуть не плача. Если она поплачет, думал я, ей обязательно станет легче. Но она не заплакала.

– Слушай, что я тебе скажу, – сказала она. Конечно, я перебрала и была пьяная. То есть, какая бы дрянь со мной ни приключилась, отвечаю я сама.

Она деловито похлопала ручкой щетки по ладони. Я ждал, что она скажет дальше.

– Так или не так?

– Ну, так…

– Но спать с девушкой, когда она лишилась сознания – низость!

– Так я же ничего не делал…

Она чуть помолчала, точно сдерживаясь.

– Хорошо, а почему я тогда была голая?

– Сама разделась.

– Не верю!

Она бросила щетку на кровать и принялась засовывать в сумочку кошелек, помаду, таблетки от головной боли и другие мелочи.

– Вот ты говоришь, что ничего не делал. А доказать сможешь?

– Может, ты сама как-нибудь проверишь?

– А как?!

Казалось, она не на шутку сердится.

– Я тебе клянусь.

– Не верю!

– Придется поверить, – сказал я. И мне сразу стало неприятно.

Прекратив надоевший разговор, она вытолкала меня наружу, вышла следом и заперла дверь.

По асфальтовой дороге вдоль реки мы молча дошли до пустыря, где стояла моя машина. Пока я протирал салфеткой лобовое стекло, она обошла вокруг и недоверчиво уставилась на коровью морду, размашисто намалеванную белой краской на капоте. В носу у коровы было большое кольцо, а в зубах она держала белую розу и вульгарно ухмылялась.

– Это ты нарисовал?

– Нет, это еще до меня.

– А почему вдруг корова?

– И в самом деле, – сказал я.

Она отступила на два шага и еще раз посмотрела на коровью морду. Потом сжала губы, будто досадуя на то, что вдруг разговорилась, и села в машину.

Внутри была жара. До самого порта она молчала, вытирала полотенцем пот и без конца курила. Она делала три затяжки, внимательно смотрела на фильтр, словно проверяя, отпечаталась ли помада, а потом засовывала сигарету в пепельницу и доставала новую.

– Слушай, я опять насчет вчерашнего. Что я там говорила-то? – неожиданно спросила она, уже собираясь выйти из машины.

– Да разное…

– Ну хоть что-нибудь вспомни.

– Про Кеннеди.

– Кеннеди?

– Про Джона Ф. Кеннеди.