Лайза Дженова - С любовью, Энтони

Энтони, впрочем, его камни в миске на кофейном столике не понравились бы. Он предпочитал раскладывать их в идеально ровные линии на полу по всему дому. И упаси бог Оливию, наводя порядок, убрать его камешки на место, в ящик у него в спальне. Но иногда она просто не могла удержаться. Иногда ей просто хотелось пройтись по дому, не перешагивая через разложенные повсюду ряды камней. Иногда ей просто хотелось пройтись по нормальному дому. Это всегда была огромная ошибка. Они не жили в нормальном доме. А перемены, даже самые крошечные, никогда не были по вкусу Энтони.

Она заглядывает в конверт и обнаруживает сложенный лист бумаги.

Я нашел их под диваном.

С любовью, Дэвид

Она улыбается, мысленно благодаря его за то, что нашел время послать ей эти три камешка, зная, что они ее порадуют. И за слова: «С любовью, Дэвид». Она знает, что это не пустая формальность и не неискренность. Она тоже до сих пор его любит.

Остальные камешки Энтони лежат в его ящике, который теперь хранится у нее в спальне. Она настояла на том, чтобы взять его с собой в числе тех немногих вещей, которые она привезла в свою последнюю поездку сюда, и это была задача не из легких. Она тащила его, потея и сомневаясь в собственной нормальности, от заднего сиденья в машине Дэвида до парома в Хайаннисе, от парома до такси, от такси до своей спальни в этом доме. По пути она не единожды задумывалась о том, чтобы выбросить эти чертовы камни за борт и освободиться от физического и эмоционального груза, который они собой представляли. Но это были чертовы камни, которые принадлежали Энтони. Прекрасные чертовы камни, которые ее прекрасный мальчик подбирал на пляже и как одержимый раскладывал по всем комнатам и которые теперь украшали собой кофейный столик, сложенные в стеклянную миску.

Поэтому чертовы камни въехали в этот дом вместе с ней. Она бросила свои кулинарные книги, свою коллекцию книг, которые она помогала редактировать в «Тейлор Креппс», все свои романы. Она не взяла с собой ни мебель, ни бытовые приборы, ни кухонную утварь. Она оставила в ящиках комода одежду Энтони, его незаправленную, как была, постель, его диски с записями выпусков «Динозавра Барни и его друзей» в шкафчике под телевизором, все его развивающие игрушки, с которыми он никогда не играл, его зубную щетку в стаканчике в ванной, его куртку на вешалке у входной двери.

С собой она привезла только свою одежду, украшения, камеру и компьютер. И свои дневники. Когда-нибудь она наберется мужества и перечитает их.

В числе того, что она оставила, были и все ее фотографии – из колледжа, со свадьбы и из свадебного путешествия, ее коллекция художественных снимков, все эти бесконечные закаты, деревья и ракушки, самые лучшие из которых украшали стены их дома, младенческие фотографии Энтони. Она оставила их все у Дэвида. Ей кажется, что все это было не с ней. Все это было с какой-то другой женщиной.

С собой она взяла всего одну фотографию. Она вскидывает глаза на снимок размером восемь на десять дюймов в рамке, висящий на стене над камином, ту единственную фотографию, на то, чтобы сделать которую, у нее ушло много дней терпеливого ожидания. Она вспоминает, как сидела, поджав ноги, на полу у холодильника, приникнув к видоискателю и держа палец на кнопке, готовая нажать ее в любой момент, выжидая. Выжидая. Энтони проходил мимо нее много раз, семеня на цыпочках, повизгивая и всплескивая руками. Каждый раз она затаивала дыхание и замирала. Он ни разу на нее не взглянул.

Однажды он уселся на пол всего в паре футов от нее и час, если не больше, указательным пальцем крутил заднее колесо игрушечного грузовика. Она не пыталась встать и показать ему, как правильно катать грузовик. «Смотри, Энтони, грузовичок едет! Трр-трр!» Не пыталась переключить его. Не шевелилась. За все это время он так на нее и не взглянул.

Каждый раз колени, руки и задница у нее в конце концов затекали и требовали переменить позу. Ее внутренний голос пытался отговорить ее от этой затеи, насмехался над ней за то, что попусту тратит еще одно утро, просиживая на полу как идиотка. Она игнорировала его и сидела – безмолвная, нейтральная, невидимая.

А потом наконец это случилось. Он взглянул прямо в объектив. Возможно, ему захотелось пить, и он посмотрел на холодильник, где хранился сок. Возможно, это была чистая случайность, но она успела нажать на кнопку до того, как его взгляд ускользнул. Она посмотрела на жидкокристаллический экранчик и увидела их. Его глаза! Широко распахнутые окна в ясный погожий день. Не блуждающие, не обращенные внутрь себя глаза. Это были глубокие, темно-карие глаза цвета растопленного шоколада, принадлежащие ее маленькому мальчику, устремленные на его мать. Видящие ее.