Кимберли Брубэйкер Брэдли - Война, в которой я победила

– Не хочу быть благодарной поневоле, – буркнула я.

– Понимаю, – улыбнулась Сьюзан. – Но надо.

Благодарной – и кому? Суровой командирше с каменным лицом. Благодарной за каждый заново наложенный гипс. Благодарной за ремни, которыми меня стали привязывать к кровати после того, как я снова попыталась сама сходить в туалет. Благодарной за сестёр, которые будили меня посреди ночи, потому что я кричала во сне.

– Держись, – твердила Сьюзан. – Тут иначе не справиться, надо просто дотерпеть до конца.

Она приносила мне книжки из библиотеки, карандаши и бумагу, доставала шерстяные нитки, купила новые вязальные спицы – всё, чтобы помочь мне скоротать время. Приносила письма Мэгги из её интерната. Приносила шашки: по вечерам мы играли с Джейми.

– Наберись храбрости, – наставляла Сьюзан.

– А это сойдёт за благодарность? – спрашивала я. Внутри бурлил протест.

– Отчасти, – кивала Сьюзан.

Двадцать девятого ноября Джейми исполнялось семь лет. Мы со Сьюзан подарили ему маленький тортик и оловянный самолётик, «Спитфайр» – такой истребитель, на котором летал брат Мэгги Джонатан.

Три дня спустя доктор в очередной раз снял с меня гипс. Но вместо того, чтобы готовить, как обычно, ногу к новому гипсованию, он сказал:

– Так-с. Давай-ка попробуем приземлиться.

А потом взял меня под мышки и поднял со стола.

И поставил на ноги.

И я стояла.

Сьюзан сидела и улыбалась. А доктор сказал:

– Ну же, попробуй на неё опереться.

Я ухватилась за край стола и вжала правую ногу в пол. Сустав в лодыжке слегка повернулся. Стало больно, но я этого ожидала. Надавила сильнее. Икры задрожали – всё-таки сколько уже я их не пускала в ход.

И вот – я стояла. Сама, на ногах. Обеих. Я отдёрнула подол сорочки и глянула вниз: две ноги. Десять пальчиков, и все смотрят вперёд; десять ноготков, все повёрнуты ко мне. Правая стопа поменьше, в рубцах, и на коже сверху до сих пор натоптыш из-за того, что я так долго наступала не той стороной, – но в остальном вполне как обычная нога, никакое не уродство.

За такую ногу мама бы, наверно, на меня не орала.

Так значит, сработало. Операция удалась.

Больше я не косолапая.

Пока я стояла и пялилась на свои ноги, картинка на глазах расплылась в размытое пятно, потом прояснилась, потом опять расплылась. Вниз капнули крупные бусины слёз. Плечи у меня задрожали, и я бы, наверно, осела на пол, если бы Сьюзан не обхватила меня руками. Она буквально укутала меня в свои объятия – так же, как в то утро в Лондоне, после бомбёжки, когда она нашла меня живой.

– Не знаю, как ты, а я как-то начинаю привыкать к этим телячьим нежностям, – прошептала она мне на ухо. Меня это до того рассмешило, что я расхохоталась прямо сквозь слёзы.

Так я и стояла, рыдала и стояла, рыдала – и всё стояла, стояла.

После обеда ко мне в палату влетел Джейми с картонной коробкой в руках.

– Покажь ногу! – потребовал он.

Я лежала поверх одеял, вытянув перед собой обе голые ноги.

– Ну смотри, – говорю.

Сама я весь день только и делала, что любовалась своей ногой.

Джейми забрался ко мне на кровать. Нащупал пальцами толстый рубец на лодыжке и говорит:

– Улёт! Прям как настоящая.

Сама я и не думала, что нога может так измениться. Доктор говорил, что сгибаться до конца лодыжка всё равно не будет, и внутри там не совсем как положено, но ходить, ступая на землю подошвой, я смогу, и носить на обеих ногах нормальную обувь тоже. А мне больше ничего и не надо было.

Сьюзан протянула мне коробку, которую принёс Джейми.

– Бери. В честь успешного завершения.

Я сняла крышку. Туфельки. Кожаные, с ремешком на лодыжке, совсем как у Мэгги. Отличные новенькие туфли, каких в продаже уже почти не найти.

– Это мы их давно купили, – пояснил Джейми. – За день до операции.

Сначала я надела левую туфлю. Потом взяла свою новую правую ногу. Сунула пальцами во вторую туфлю. Вставила пятку. Застегнула ремешок. Туфля сидела чуть-чуть свободно, но в принципе место перед пальцами оставалось в обеих. На вырост. Можно будет долго носить.

Обутыми обе ноги смотрелись совершенно одинаково. Даже шрама не видно.

«Калека ты убогая, и больше ничего, с таким-то уродством!» Вот что говорила мне мама. Постоянно повторяла, пока мне не пришлось приложить все силы, чтобы перестать в это верить.

Больше никогда не придётся это слушать.

Внезапно меня охватила удушливая досада.

– И что, всего-то и надо было? – подняла я глаза на Сьюзан. – Поваляться пару месяцев в больничке и всё?