Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль

– С Геей или без Геи, все сводится к одним и тем же экзистенциальным страхам, – сказала она, когда Фрэнсис припарковал машину у дома.

Вместо ответа он с обезоруживающей улыбкой посмотрел на Оливию, словно оба понимали, что дискуссия происходила лишь для того, чтобы скрасить поездку от станции. Они прибыли в место, куда не добираются отслеживающие куки-файлы, где невидимые соглядатаи не в состоянии дистанционно включить микрофоны и камеры в коммуникационных устройствах, в место, извечная безликость которого составляла суть его существования, а не объявляла о своем расположении во всемирной сети, вызывая тем самым байесов каскад сбора данных, самоусиливающихся поведенческих моделей и персонализированных новостей, и где наконец-то можно было прекратить обсуждение того, какая версия вымирания им грозит, чтобы перейти к выяснению настоящей причины, по которой они здесь оказались.

Они отправились прямиком в спальню, не распаковывая вещей и обойдясь без обзорной экскурсии по дому, что помогло Оливии отвязаться от мыслей либо о смущенной неловкости, либо о бурной страсти, которые мучили ее с тех самых пор, как она приняла приглашение Фрэнсиса. Однако же чего Оливия не представляла, равно как и обоев в широкую небесно-голубую и кремовую полоску и обшарпанного вязового бруса потолочных балок и оконных рам, так это глубины своего доверия к Фрэнсису, которое она к тому времени уже ощущала или ощутила спонтанно – сказать было трудно, поскольку их предыдущая встреча прошла в каком-то дурмане, превращавшем импульсивность в спонтанность, а хмельной угар – в судьбоносность.

В торжественном молчании Фрэнсис провел Оливию на второй этаж, где они вскоре разогнали остатки призрачной дымки, окружавшей их первый вечер в Оксфорде, и встретились лицом к лицу, глядя друг другу в глаза, не отвлекаясь ни на смущение, ни на фантазии, искренне улыбаясь наслаждению, которое они черпали друг в друге. А потом они лежали бок о бок, сплетенные, но безмолвные, не рассыпая попусту комплименты и уверения в обретенном блаженстве, потому что оба сознавали, что именно произошло; в этой сияющей тишине разум Оливии избавился от всех впечатлений, кроме осознания сияния и тишины. Они снова начали целоваться, как пловцы, которые, выйдя на обжигающий песок тропического пляжа, тут же передумали и снова вернулись в бушующий океан. Им нужно было столько сказать друг другу, что разговаривать было незачем. Слова попросту умножили бы отличительные признаки, уничтожаемые тем, что сейчас пронизывало и окружало их, как магнитное поле, заставляющее железные опилки складываться в очертания цветка.

Оливия приняла ванну и спустилась на кухню, где разговор возобновился. Толстые носки смягчали холодок неровных каменных плит под ногой. Фрэнсис заговорил сквозь пар, поднимавшийся от вареной картошки, откинутой в дуршлаг. Оливию впечатлила спокойная уверенность, с которой Фрэнсис занимался приготовлением ужина. Сама она готовила со смесью монотонности и паники, а трудясь над хорошо знакомым блюдом, не теряла уверенности, что у нее ничего не выйдет. Оливия смутно припомнила, что Стивен Пинкер в одном из своих внушительных томов провел различие между «контаминационной грамматикой» и «аналитической грамматикой», или что-то в этом роде. Кулинария и живопись, как ни странно, принадлежали к категории «контаминационных», а Оливия ни в том ни в другом не блистала.

– На этом предварительные приготовления окончены. – Фрэнсис высыпал отваренный картофель на сковороду, встряхнул ее, чтобы перемешать (контаминировать, в грамматическом смысле) картофель с оливковым маслом и розмарином, и поставил в духовку.

Он провел Оливию в гостиную, где они растянулись на большом диване и глядели на огонь, тлеющий в рассыпчатой груде пепла и угольков.

– Господи, как здесь хорошо, – вздохнула Оливия.

Еще нежась в ванне, она вспомнила о неизбежных порывах откровенности, сопровождающих всякую влюбленность, и решила признаться, что она – приемный ребенок, в отличие от ее брата Чарли, родного сына Мартина и Лиззи. Оливия вкратце изложила Фрэнсису основные факты и то, что приемные родители сообщили ей об этом в день ее шестнадцатилетия.

– Поэтому ты и решила стать биологом? – спросил он.

– Наверное, но я не сразу это поняла. Отец сдержался и не стал подвергать анализу мой выбор профильных школьных предметов: биология, химия и социология.

Фрэнсис рассмеялся и прижал ее к себе.