Филиппо Томмазо Маринетти - Как соблазняют женщин. Кухня футуриста.

– Une mitrailleuse? Porquoi faire? Pour me tuer? [10]

– Нет, – ответил я, – чтобы придать завершенность красоте этого луга и полнее ощутить вкус твоих губ!..

– Je ne comprend pas [11].

– Ты не можешь понять меня до конца, потому что здесь нет пулемета. Ты как луидор, позабытый на зеленом сукне игрального стола игроками и крупье! Твоим бриллиантам и жемчугам не грозят вспышки выстрелов! Война, война! Этот звездный свод так похож на разрывы шрапнели!

– Je ne comprends pas.

– Ты не можешь понять меня, поскольку ты несовершенна, как и вся природа, изголодавшаяся по войне. В поэзии с давних времен не было ничего, кроме бесконечной, отчаянной, судорожной тоски по оружию и огню, пронзающих и мучающих землю. Пересыхающие реки молили о мостах из лодок, бочек и бревен, разрушенных и разметанных ветрами и восстановленных под гибельным пулеметным огнем – тук-тук-тук.

Эта большая война разразилась, чтобы завершиться тремя подорванными, выпотрошенными и протекающими броненосцами, это черновой набросок войны, начавшейся двадцать столетий назад и продолжающейся до сего дня с восхода до заката тремя багровыми облаками и черным мысом, вспоровшим белесое небо… Для всех мужчин от тридцати пяти до пятидесяти лет война – это вторая молодость. Это мобилизация всех истощенных жизнью мускулов и нервов. Это мундир, в который туго затянута физиологическая трусость. Все это так, однако я невольно перешел на профессорский тон. Боюсь, что слегка переусердствовал. Мой друг Корра, писавший при диктатуре, укоризненно качает головой. Он не одобряет меня. Я машу на него рукой и обращаюсь за советом к розовой плоти моей тридцатилетней голландской подруги, чувственной, готовой растаять от утонченной ласки, очень умной, хорошо знающей общество Лондона и Берлина, с руками божественной красоты, но слишком притворной. В банальнейшем гостиничном номере, после того как я овладел ею, покрыл поцелуями, измял, даже не раздевшись, под звон моих кавалерийских шпор я расспрашиваю ее:

– Я овладел тобой, стремительно сжав, как официант выжимает лимон в бокалы с налитым в них вермутом в переполненном баре. Не обижайся. Представь себе, что я бар, битком набитый желаниями и проблемами, которые ты можешь легко разрешить. Отвечай! Почему ты меня любишь?..

– Потому что с того дня, как я узнала тебя, я чувствую себя в Италии как дома. Я чувствую, что встретила здесь свою судьбу. Я верю в то, что однажды женщина может искренне привязаться к мужчине. В наше время женщина привязывается к идее мужчины. Вполне естественно, что я изменяю мужу, чтобы сохранить верность своим идеям, воплощенным в тебе. Ты – это мои идеи, мой разум, смысл моей жизни!.. Я люблю тебя, потому что ты итальянец!

– Чем вообще отличается итальянец от северного европейца?

– Южанин…

– Оставь в покое южан. Я не южанин. Я итальянец, то есть я ощущаю свое отличие от испанца или от француза.

– Первое, что чувствует северная женщина, встречаясь с итальянцем, – это невозможность обмануть или подчинить его. Кажется, что итальянец всегда готов догадаться об обмане и раскрыть его.

– Допустим. Действительно, у Конрада [12]осталось именно такое впечатление от генерала Кадорна [13].

– Кроме того, итальянец никогда не отрывается от реальности. Северяне всегда в большей или меньшей степени мечтатели, попадающиеся в силки и ловушки, расставленные для них женщинами.

– Следовательно, скверные военачальники!

– Представь себе, одна моя знакомая

из Копенгагена влюбилась в молодого берлинского офицера. Что только не вытворяла эта чудачка. В день первого свидания берлинец торжественно объявил ей, что он арендовал любовное гнездышко сроком на пять лет!!! Ваш брат итальянец никогда не загадывает на завтра, он живет одним мгновением, импровизирует всегда и во всем.

– Помнишь, как ты недавно упрекала меня за эротические импровизации? Звон моих шпор, видите ли, мешал тебе наслаждаться близостью.

– Напротив, это было оригинально. Мне

даже понравилось, это было как на войне… У тебя есть военный «пунктик»?

– Женщина без войны, как незаряженный револьвер. Война придает настоящий вкус женскому телу точно так же, как она дарует настоящую красоту горам, рекам и лесам. Я впервые полюбил горы Трентино, потому что они были окутаны дымом от взрывов, и наконец смог постигнуть артиллерийскую сущность их души. У долин нет иного предназначения, как служить рупором, посылающим в небо звуки канонады. У красивой женщины не должно быть другого возлюбленного, кроме вооруженного до зубов солдата, вернувшегося с фронта и спешащего вернуться обратно на войну. Сапожные голенища, шпоры и портупея очень важны в любви. Жакет, фрак, смокинг и редингот предназначены для стульев и кресел, они напоминают о библиотеке, о неторопливой дефлорации неразрезанных книг, о лампе под зеленым абажуром, морализаторской вони, профессорах, критиках, философах и педантах. Именно таковы мужья, которым я систематически наставляю рога: все они враги божественной быстроты. Кстати, что ты думаешь о быстроте в любви?