Ричард Флэнаган - Неизвестный террорист

Танцуя, Куколка поймала себя на том, что бездумно смотрит куда-то вверх, на горящие в ночном небе уличные фонари, а на губах у нее играет самая беспечная улыбка. Когда он, раскрутив Куколку, как бы отсылал ее от себя, она нарочито поджимала губы и посылала ему легчайший воздушный поцелуй, и тогда он, смеясь, вновь притягивал ее к себе, как-то незаметно разворачивал, и они в такт музыке стукались ягодицами, а потом он опять ее раскручивал и отсылал от себя.

Сперва он вел Куколку нежно и вежливо, даже когда их тела соприкасались или стукались задами, как того требовал танец. Но затем она почувствовала, как он слегка пожал ей руку, и ответила ему таким же пожатием. Внешне их танец остался прежним, но, когда парень в очередной раз игриво провел руками по ее телу, это была уже ласка, а не просто движение танца; а когда он, с силой резко притянул Куколку к себе и она оказалась плотно прижатой к его горячему телу, она почувствовала, как сильно он возбужден, и это подействовало на нее как удар током.

Город был раскален, как духовка. Одна за другой проплывали разукрашенные платформы, шумела праздничная толпа, и Куколке казалось, что мимо нее следует бесконечная череда мужчин и женщин, пойманных в мираж страсти и беззастенчиво пожирающих глазами бедра, ягодицы, кожу друг друга; каждый поворот головы, каждая оживленная улыбка свидетельствовали о предвкушении наслаждений, которые еще может принести этот вечер. Даже воздух, казалось, стал плотней от разлитой в нем страсти, какой-то почти звериной чувственности. Куколка подумала о том, как раз в год сотни тысяч живых существ на одну лишь ночь собираются вместе и дружно совокупляются.

Послышались аплодисменты, и Куколка вдруг поняла, что хлопают не проплывающей мимо платформе, а им. Теперь уже она не чувствовала себя отдельно от общего праздника; она больше не была только зрительницей, с любопытством наблюдающей за другими, а стала частью этой взрывающейся цветом, шумом и музыкой улицы, частью всего того, что было в этот вечер и прекрасно, и гротескно, и примитивно, и изысканно, что могло внушить и отчаяние, и надежду, что казалось одновременно и хищным, и невинным. И Куколка продолжала страстно танцевать, не задумываясь, хорошо ли она выглядит, с полной отдачей и отрешенностью, откидывая голову назад, смеясь и то ускоряя движения, то нарочито их замедляя, чтобы еще больше подчеркнуть диковатый ритм танца. И теперь уже ее партнер послушно следовал за нею; похоже, и он чувствовал себя частью этой толпы, этого безумного вечера, а Куколка ощущала теперь не только всеобщую страсть, словно разлитую в жарком воздухе, но и жгучее желание своего партнера, и упивалась этим открытием.

Куколке казалось, что все замедляет движение и куда-то уплывает – их танец, шум многотысячной толпы, громкая музыка, разноцветные платформы, карнавал и даже сам Сидней, – стоило ей поймать его страстный взгляд, однако она делала вид, что ничего особенного не происходит, и снова смотрела в ночное небо, будто для нее ничего не значат ни он сам, ни те чувства, которые в нем пробуждает она, и все это лишь для того, чтобы через несколько секунд повернуться к нему и посмотреть на него совсем иными глазами, позволить своему телу прильнуть к его разгоряченному телу в краткой передышке – рука в руке, грудь к груди – и, закрыв глаза, глубоко вздохнуть, чувствуя, что ее нос почти касается его губ. Ей показалось, что он назвал ей свое имя: Тарик. Но позже, вспоминая об этом, она никак не могла решить, правильно ли она его расслышала, или, может, и это ей только почудилось.

Когда парад закончился, Куколка поняла, что они с Тариком уже идут вместе куда-то через Кингз-Кросс, а затем по Дарлингхёрст-роуд. Вечер был прекрасен, и город казался каким-то непривычно притихшим. Они брели мимо распаленных празднеством самцов и самок, мимо торговцев дешевыми наркотиками и противозачаточными пилюлями, мимо проституток, предлагавших минет и прочие удовольствия, а также выпивку и марихуану; на обочинах валялись упившиеся в стельку аборигены; по проезжей части катили роскошные, точно выставлявшие себя напоказ, автомобили и полицейские фургоны; и отовсюду доносились шизоидные вопли зазывал и уличных торговцев, а также гомон туристов.

В одном заведении зазывала, словно забыв о том, как ему полагается себя вести, крикнул проходившим мимо молодым людям в спортивной форме для регби:

– Эй, мальчики! Послушайте, молодые джентльмены… – и он выразительным жестом простер руку в направлении темного входа, – я вам предлагаю не дорогой секс, нет, а очень даже дешевый, ей-богу, не вру!