Лори Спилман - Остров разбитых сердец

Вытираю столешницу, когда в кухню входит моя тридцатичетырехлетняя сестра Кейт. Туфли она сняла, на босой ноге татуировка в виде розового бутончика. Она тянется за тряпкой:

– Рик, давай я. А ты посиди.

– Нет, спасибо. Мне проще отгонять мысли, когда я чем-нибудь занята.

Кейт садится на табурет, который только что освободила Энни:

– Ты все очень хорошо организовала.

– Спасибо. Может, через год соберемся еще раз. Семьей. Тогда и развеем оставшийся пепел. Двух недель, по-моему, недостаточно, чтобы попрощаться с человеком навсегда.

– Жаль, что папа не приехал.

Отворачиваюсь и делаю вид, будто оттираю пятнышко с ручки холодильника. Мне не хочется говорить об отце – о человеке, которого я считаю виновником смерти матери.

– Он никогда меня не поддерживал. С какой стати сейчас начинать?

– Рик, будь к нему снисходительнее. Он перенес тяжелую операцию на бедре. Ему так плохо!

Плохо, оттого что он болен? Или оттого, что не приехал меня поддержать? Скорее, первое. Я бросаю тряпку в раковину и поворачиваюсь к Кейт:

– Кого бы я сейчас хотела видеть, так это маму. Она бы нашла что сказать.

Кейт встает и обнимает меня:

– Представляю, как тебе ее не хватает. Ты так и не смогла смириться с маминой смертью, да?

Подавляю слезы. Когда мама утонула, мне было десять лет, а Кейт едва научилась ходить. Она только по моим рассказам знала ту добрую нежную женщину, которая любила слова, книги и всех пушистых существ. Кейти до сих пор не понимает, кого лишилась. И иногда я ей завидую.

– Я не хочу с этим мириться, – отвечаю я, качая головой.

– А теперь у тебя новая утрата, даже еще более тяжелая. Но, Рик, ты научишься жить дальше. Кристен бы этого хотела.

Я в упор смотрю на сестру, и слезы опять начинают щекотать мне горло.

– Как, Кейт? Как мать может жить дальше?! А?! – Я хватаю ее за плечи и сквозь стиснутые зубы прибавляю: – Говори! Мне очень хочется услышать!

Она привлекает меня к себе:

– Ох, дорогая! Если бы я только знала!

Я прижимаюсь к плечу сестры щекой и зажмуриваю глаза:

– Как бы я хотела быть на ее месте! Я бы с радостью умерла – и за нее, и за Энни.

– Знаю. Но для Энни ты должна сделать то, что гораздо труднее: продолжить жить.

Осень сменяется зимой. За окном то же, что в моем сердце: холод, пустота. Не пейзаж, а карандашный набросок на белом листе. Праздники меня едва не доконали. Рождество было мучением. Мы с Энни обменялись бессмысленными подарками и встретили новый год безо всякой радости или надежды.

Я делю для себя время на часовые отрезки и преодолеваю их по-разному: то меня наполняет ярость (тогда я съезжаю с дороги и изо всех сил бью по рулю), то одолевает удушливая тоска (приходится расстегивать воротник, чтобы не задохнуться). А в центре этого эмоционального водоворота – сосущая душу бездонная черная дыра стыда. Почему? Почему я не сдержала обещания, данного дочерям?

Февральское утро. Половина шестого. Сижу одна на темной кухне, потягивая кофе. Маленький белый квадратик на экране телефона напоминает мне о том, что сегодня последний день месяца. Каждое утро я начинаю одинаково: набираю номер Кристен и жду.

– Привет, это Кристен. Оставьте сообщение.

Закрыв глаза, я слушаю голос дочери. Потом робот говорит:

– Память автоответчика заполнена.

Но я все равно шепчу:

– Я люблю тебя. Прости, дорогая.

Снова набираю номер и снова слушаю. Я всегда буду класть на него деньги. Только бы не лишиться последней возможности слышать свою дочь.

Звонит домашний телефон, я вздрагиваю. На экранчике высвечивается имя сестры. Пытаюсь придать голосу немного бодрости:

– Привет, Кейти. Чего так рано встала?

– Решила перед работой испечь печенье для Молли и ее детей. Сегодня Джона возвращается домой из больницы.

– Ты молодец, – говорю я, живо представляя себе, как моя добрая сестра, не имеющая собственных детей и живущая на крошечном островке, встала ни свет ни заря и готовит на тесной кухоньке для моей старой подруги Молли Претцлафф. – Как у парня дела?

Год назад старшеклассник Джона, сын Молли, на тренировке по баскетболу повредил позвоночник. Все прошлое лето Энни и Кристен провели на острове Макино, где собирали деньги ему на лечение. А я? Я даже цветов в больницу прислать не удосужилась. Новый приступ стыда.

– Так себе. Ходить бедняга, похоже, не будет. Но руки заработали, и речь восстановилась. Уже что-то. Не представляю себе, как Молли управляется одна, пока муж служит в Катаре. По-моему, тяжелее всех приходится Саманте. Девочке всего семь лет. Ты ведь, когда сможешь, позвонишь Молли, поддержишь ее?