Ромэн Сарду - Блеск Бога

Его звали Хинкмар Ибн Жобаир.

Он зашел в очень низкий туннель – вернее, это был разрушенный каменный мост над разломом в земле, размытым сточными водами, – и наконец добрался до лестницы, ступеньки которой были не шире детской стопы. Его сандалии разъезжались на покрытых толстым слоем пыли мелких камнях.

Этот путь привел его в квадратный зал с двумя колоннами в центре, поддерживающими свод. Здесь царил неописуемый беспорядок, и Хинкмар остановился, чтобы оглядеться. Стены, потолок и сами колонны были продырявлены так, что напоминали решето. Плитки пола были раздавлены, с цепей, покрытых паутиной, свисали колья и заточенные полоски металла; деревянная решетка, утыканная гвоздями, лежала на грудах сломанных стрел. То были остатки защитных механизмов, ныне безобидных, установленных на случай вторжения тех, кто осмелится выбрать этот проход.

Ни на полу, ни на кольях Хинкмар не увидел человеческих останков.

«Те, кто были здесь до меня, знали об этом проходе достаточно много», – подумал он.

Хинкмар пошел дальше, уже медленнее, опасаясь, что какой-нибудь сохранившийся по сей день капкан может раздробить ему ступню.

Помещение с ловушками защищало подступы во второй зал. Здесь не было ничего похожего на дверь или проем, только несколько ниш со статуями украшали пустое помещение. Ученый нахмурился. Момент был решающий. Ложные подземелья всегда приводили в этот ужасный тупик. Дальнейшие указания, скрупулезно приведенные в его свитке, были бесполезны: он постоянно упирался в этот тупик.

Старик вытер лоб.

Подошел к нишам со статуями.

Хинкмар Ибн Жобаир был одним из самых загадочных представителей ислама, живших в XI веке. Он родился в 1038 году в Иордании и был известен как ученый, преподававший космогонию и науки о драгоценных камнях в Алеппо. Но помимо этого он занимался исследованиями, о которых не знала ни одна душа. День он посвящал ученикам, ночь – изысканиям, сном же он большей частью пренебрегал, надеясь отоспаться в другой жизни. Все знали, что уже почти тридцать лет он трудится, не щадя себя: кроме уроков, щедро оплачиваемых его хозяевами, были еще и долгие путешествия в одиночку, посвященные исследованиям.

Однако несколько месяцев назад, в марте 1096 года, его тайные занятия неожиданно полностью захватили его. Он перестал преподавать и оставил должность советника принцев. Ходили слухи, что несметные полчища франков направляются в Константинополь. Собственно говоря, это была не армия – разведчики мусульман подтверждали, что движущиеся к Константинополю людские массы большей частью состояли из женщин, детей и дряхлых стариков, намного меньше в них было солдат, снаряженных для военных действий. Знатные семьи не видели повода для беспокойства. Они не опасались христиан, вооруженных деревянными кольями. А вот Хинкмар, узнав об этом, пришел в ужас.

– …А что, если они идут завоевывать наши земли?

Его обеспокоенность раздражала как могущественных кади, так и мелкий торговый люд. И те, и другие считали, что неверные никогда не осмелятся вторгнуться на земли ислама, а если они и совершат подобное безумие, то все будут истреблены. Хинкмар так не думал. Он закрылся в келье, служившей ему кабинетом, обуреваемый мыслью, что не сможет завершить свой труд вовремя, до того как явятся франки, чтобы осквернить их землю и – кто знает! – пошатнуть власть Пророка.

– У них тоже есть хорошие ученые, – говорил он, имея в виду христиан. – Очень хорошие ученые…

Он стал трудиться денно и нощно, утратив всякую связь с Алеппо. Его ученики обеспокоились. Некоторые из них приносили к порогу его жилища фрукты и соки. Те, которым удавалось войти внутрь, ощущали на себе тяжесть молчания. Если они задавали вопросы, он не отвечал; он что-то бормотал вполголоса, писал, делал нетерпеливые жесты, брал то одну, то другую книгу из своей библиотеки. Однажды утром, невзирая на усталость, он вышел из дому с небольшим дорожным мешком. Он вызвал всеобщее удивление, отправившись в одиночку в южном направлении. К пустыне.

Прошло много недель, но он так и не вернулся.

В подземелье Хинкмар встряхнул факел, чтобы тот лучше горел, и поднес его к статуям. И слева, и справа каменные изваяния начали как бы танцевать в колеблющемся свете. Казалось, что одни смотрят на него своими пустыми глазницами, а другие зловеще улыбаются, но это, конечно же, была игра теней. Повсюду неподвижность сменялась подобием жизни. Скорпион превращался в коршуна, голова змеи становилась волком, Гермес с острыми ушами приобретал облик Анубиса. Скульптуры пострадали от времени и сырости, которая ощущалась здесь больше, чем наверху.