Мария Нуровская: Танго втроем

– Наши с тобой деньги, – ответил он уязвленно.

Это употребление множественного числа было для него таким важным: мы, нам , с нами . В то время, как я упорно говорила и думала: я, он …

Я использовала все возможные доводы, чтобы уклониться от танцев. Но он, к моему изумлению, сумел разбить даже мою коронную отговорку – отсутствие вечернего платья. Просто взял, залез в шкаф и наколдовал – иначе не скажешь – для меня платье. Развевающееся, на тонких бретельках, с большим вырезом на спине.

– Откуда оно взялось? – удивилась я.

– Добрая фея принесла, – шепнул он, с комичной миной оглядываясь по сторонам. – Я умолил ее подарить тебе наряд на этот вечер…

Кажется, я неплохо выглядела в этом наряде. Белое платье выигрышно оттеняло мой загар. Волосы я подобрала высоко и заколола на затылке. Мы танцевали с ним, кажется, впервые за все время нашей совместной жизни. Не буду скрывать, в этот вечер мы прилично выпили, что позволяло нам не обращать внимания на нескромные взгляды окружающих. Иностранцы, а это были по преимуществу немцы, разумеется, нас не узнавали, чего не скажешь о других. На нас таращились с соседних столиков, особенно женщины, увешанные дешевой бижутерией, с ярким и вызывающим макияжем. Это были спутницы жизни наших польских бизнесменов или, как их еще называли, «парней в белых носках». От них разило хоть и дорогими, но употребленными не в меру заграничными духами. Все это раздражало меня только до определенного момента. Алкоголь помог мне расслабиться, я чувствовала приятное головокружение. Я прижалась в танце к Зигмунду и, как когда-то, слушала биение его сердца: тик-так, тик-так… Мысленно я повторяла: «Так! Почему бы и нет?» И вдруг забрезжила надежда – все как-нибудь устроится. Я даже готова была уже прекратить свои мысленные споры с Маргаритой. Уже не так панически боялась ее… Оркестр заиграл танго. Мы с Зигмундом закружились в танце, когда я вдруг услыхала какой-то внутренний голос: «А ведь танго – танец для двоих, а не для троих…»

Но вторая партнерша уже приближалась, я заметила, как она протискивается в нашу сторону через разноцветную толпу. Ее невозможно было не заметить – на ней было длинное черное платье Мадлены Бежар. И как она только сумела нас тут отыскать? – хотелось мне спросить, но женщина в мгновение ока исчезла. Я отстранилась от Зигмунда и бросилась, расталкивая людей, на ее поиски. Кому-то наступила на ногу, кого-то задела локтем. Невысокой пухленькой блондинке помяла старательно уложенную «бабетту». Увидев ее растерянное лицо, хотела остановиться и извиниться, но не могла. Какая-то неведомая сила неумолимо влекла меня вперед. Мне надо, надо ее догнать. Танцующие пары расступались при виде меня, а я металась по залу в поисках знакомой фигуры в черном платье. В конце концов Зигмунд настиг меня и больно схватил за локоть.

– Ты что вытворяешь? – резко спросил он, но, когда я подняла на него глаза, выражение его лица изменилось. – Что-то случилось? – испугался он.

– Забери меня отсюда…

Он вел меня по лестнице, заботливо придерживая за плечи, будто имел дело с тяжелобольным человеком. Я так и чувствовала себя – моя театральная болезнь давала о себе знать с неослабевающей силой.

Той ночью я увидела Эльжбету во второй раз, теперь уже во сне. Она была от меня на расстоянии вытянутой руки, все в том же длинном черном платье. С лицом монашки.

– Почему я не пришла на премьеру?

Она смеется, но в глазах стоит какая-то нездешняя тоска.

– Потому что выбрала Иисуса Христа. Ему пожертвовала свою роль. Великую роль. Ты ведь не можешь не признать, что это была моя пьеса и моя роль.

– Да, конечно, – отвечаю я. – И поэтому я никогда не сумею тебя понять.

А она опять смеется:

– Все уже позади…

Проснувшись, я не переставала думать об этом сне. То, что она сказала, вполне правдоподобно. Отречение от того, что для любого другого актера было бы невозможно. Сыграть великую роль. У нее этот шанс был, но она им не воспользовалась. Сумела отказаться, я бы не смогла. В этом заключалась вся моя драма.

Но когда потом я лежала с закрытыми глазами, укрывшись за валом из песка, мне вдруг пришло в голову, что у нее могла быть совершенно иная мотивация. На генеральной репетиции Зигмунд заиграл в полную силу. Все убедились, что образ Мольера, создаваемый им, правдив. А именно это и требуется в театре: так представить вымышленный персонаж, чтобы он стал частью показываемой правды. И Зигмунду это удалось блестяще. Тогда ее план, направленный на то, чтобы уничтожить и унизить его своим триумфом на сцене, мог не воплотиться в жизнь. Она не могла допустить, чтобы он благодаря ей наконец выбился из середнячков. Не в том была ее цель. Поэтому она и не явилась на премьеру. Не дала сыграть ему важную в жизни роль. В другом составе никто из нас не блеснул талантом. Мы были как туловище, лишенное головы, которое движется, жестикулирует, но остается немым и слепым.