Мария Нуровская: Танго втроем

Она улыбнулась:

– Это я с ним разговаривала. Ты влезла в наш разговор, разумеется, с моего позволения – я сама отдала тебе трубку.

Я почувствовала, как начинают пылать мои щеки.

– Не переворачивай все с ног на голову! Кроме того, у меня такое впечатление, что я появилась тут не по собственной воле, как будто ты каким-то образом меня сюда вытянула.

Она покачала головой, все с той же триумфальной усмешкой на лице:

– Не я тебя сюда вытянула, это сделала судьба, а она нетороплива, да справедлива…

«Кажется, так говорят о Боге», – промелькнуло у меня в голове.

– Долго я этого ждала, годы. Когда он не приходил домой ночевать или пропадал на несколько дней, я знала, что поехал в Краков к своей любовнице, все это знали, и там, и тут. А потом он мне заявил, что влюбился и переезжает к своей любимой.

– Ко мне, – тихо сказала я.

– К тебе, к тебе. Но я уже тебе сказала, ты дала мне больше, чем отняла. А вот теперь вернула остальное….

– Но теперь ты у меня кое-что отняла! – резко бросила я.

– Его? Он примет тебя в любой момент. И потому, что любит, и потому, что скандал ему сейчас ни к чему. Ты ведь слышала, его собираются назначить ректором. Мы с тобой тоже продвигаемся по карьерной лестнице, я – как бывшая жена, ты – как настоящая: теперь будешь госпожой ректоршей.

Мои нервы были на пределе, я вся тряслась и чувствовала, как слезы подступают к глазам.

– Я тебя прошу, останься у меня до утра, – сказала вдруг она. – Подари мне эту ночь, это будет ночь моего триумфа.

Я смотрела на ее лицо, знакомое уже до мельчайшей черточки: столько раз я в него вглядывалась, пытаясь по его выражению прочитать приговор, благоприятный для меня или нет. Все зависело от того, о чем она собиралась судить – о моем существовании в театре или же о моей личной жизни, а может быть, и о том, и о другом. Теперь пришла ее очередь следить за моим выражением лица. Я заметила ее припухшие веки и складочки вокруг глаз, сейчас она казалась старше своего возраста. Мне так не хотелось обижать ее, но, несмотря на это, я накинула плащ и взяла так и не распакованный чемодан. Когда спускалась по ступенькам крыльца ее дома, мне вдруг пришло в голову: «Вот и все, огни рампы на сцене погасли».

Зигмунд не спал, услышав скрежет ключа в замочной скважине, подошел к двери. Он сам мне ее открыл.

– Черт, глупо вышло с этим моим ректорством, – сказал он мне вместо приветствия.

– Вообще глупо все получилось.

Я кружила между ними как метеор, а, как известно, у метеоров короткая жизнь… Неужели я…

Мы сидели за столом на нашей крошечной кухне, а я не могла избавиться от ощущения, что спектакль, в котором мы играем втроем, продолжается. Только теперь он идет на камерной сцене.

– Зигмунд… У нас с Эльжбетой происходит не то, о чем ты подумал.

– А ты о чем думаешь? – вскинулся он.

– Нет-нет, все не так, как тебе кажется, ты, наверно, думаешь, что Эльжбета отыгралась на мне за тебя…

Он горько усмехнулся:

– А разве нет?

– Ты пойми, я и она… мы нуждаемся друг в друге… и дело тут не в тебе. Нет, конечно же и в тебе – нас трое, и это все запутывает…

Зигмунд покивал головой, будто соглашаясь со мной.

– Она тебя использует. Это ты понимаешь? – услышала я.

– Думаю, ты ошибаешься, здесь заинтересованы обе стороны…

– Только вот другая сторона – это я, а не ты!

И вдруг я испугалась: что, если он прав? Нет, не может такого быть. Иначе это был бы сюжет для водевиля, а тут разыгралась настоящая драма. Нам действительно было не до смеха.

– Со мной что-то стряслось – мне показалось, что я умерла для сцены, а Эльжбета помогла мне из этого выкарабкаться.

Зигмунд смотрел на меня широко открытыми глазами:

– И когда это с тобой происходило?

– Не так давно.

– А я ничего не заметил.

– Я не могла, не хотела с тобой об этом говорить. Пошла к Эльжбете. Она не отмахнулась, поняла, что со мной происходит, и нарушенные пропорции между сценой и жизнью пришли в норму, восстановились.

– И без этого бы восстановились – таков порядок вещей. Бывает, что какая-то роль пристает к нам, как болячка, а потом сама собой отпадает.

– Но роль Арманды сама не отпала, приходилось сдирать ее вместе с собственной кожей. Это происходило как в фильме ужасов – моя плоть кровоточила…

Зигмунд усмехнулся, и я поняла, что он мне не совсем поверил. Он считал, что я преувеличиваю, утрирую. Я замолчала. И мы пошли в постель. У нас с ним была физическая близость, но какая-то странная – отсутствовала гармония, то, что называется полным слиянием с другим человеком.