Кингсли Эмис: Эта русская

Тут его внимание привлекла записка, положенная на пишущую машинку – так всегда делала Корделия, – начертанная черными чернилами, твердым изысканным, аккуратным почерком. Издалека писания Корделии напоминали хорошо сохранившийся средневековый манускрипт, а при ближайшем рассмотрении оказывались столь же нечитабельными. Впрочем, в этой записке речь явно шла о телефонном звонке. В других домах давно избавились от подобной докуки, обзаведясь автоответчиком, но Корделию мысль об автоответчике не прельщала.

Из каракуль Корделии Ричард разобрал достаточно, чтобы почти полностью увериться: это вариация, по-иному искаженная, на тему записки, которую он получил в институте, а потом отправил в урну на Карет-стрит. Текст был столь же невнятен, однако цифры телефонного номера после дешифровки вроде бы совпали. Ричард прислушался, не услышал ничего, кроме гула могучего потока машин, с ревом и лязгом струящегося в тридцати метрах от его окна, и без всякого энтузиазма снял телефонную трубку.

Вскоре на другом конце кто-то хмыкнул.

– Мне передали, что меня просят позвонить по этому номеру.

Осторожность, как врожденная, так и благоприобретенная, не дала ему сказать больше.

– С кем вы, пожалуйста, хотели бы говорить?

Сказано было с запинкой и с русским акцентом, не очень сильным, однако заставляющим предположить, что человек редко отваживается изъясняться по-английски. Ричард повторил то же самое по-русски, потом, поколебавшись, кратко представился.

– Вы говорите, вы англичанин?

– Разумеется, англичанин.

– Один момент.

Это было произнесено строгим, заговорщицким тоном. Потом до Ричарда долетели отголоски придушенного обмена репликами по ту сторону накрытой ладонью трубки, отчего он подумал: мало ему хлопот с соотечественниками, еще русских не хватало, и это чувство все нарастало во время затянувшейся паузы.

Наконец раздался интеллигентный девичий голос – по-русски, кажется, с московским выговором, хотя в фонетических тонкостях Ричард был не особенно силен.

– Простите, как, вы сказали, вас зовут?

Ричард еще раз назвал себя.

– Так это действительно вы, доктор Вейси, а я сомневалась. Просто замечательно, что я наконец-то вас разыскала. Позвольте представиться. Меня зовут…

Раздались короткие гудки. Ричард повесил трубку и остался сидеть, в голове у него крутились сразу несколько мыслей, одна – что, стоит ли перезвонить позже, он решит позже, другая – что у девушки приятный голос. В конце концов… разговор прервала не она, а кто-то другой, видимо, первый его собеседник, который намеренно помешал ей назвать свое имя. Почему? Тут, видно, сказывается русский характер, скрытность, залог выживания при царизме и до него, равно как и при Ленине, и при Сталине, и при их преемниках, да и в будущем. Ну, с этим все. Пока.

Ричард помедлил за столом, вяло размышляя, как дивно было бы жить в мире попроще, и тут услышал из гостиной звуки, свидетельствовавшие о присутствии там Корделии. Вообще-то это была ее гостиная не в том смысле, что где-то в доме была другая, принадлежавшая ему, и даже не в том, что его допускали туда только в особых случаях или не допускали вообще, – нет, просто и отделка, и обстановка соответствовали ее вкусу, от розовой краски на стенах, увешанных рисунками и гравюрами с изображением исторических развалин, до сбродной антикварной мебели, тяжелых малиновых портьер и ползучих растений. Она же за все это и заплатила, как, впрочем, и за сам дом, и за его отделку, и практически за все находящиеся в нем вещи, и долговечные, вроде ванны, и преходящие, вроде бутылки бургундского. Ричард платил за телевизор, звуковую аппаратуру и обслуживание автомобиля.

Богатство жены, в общем, не вызывало у него иных чувств кроме непритворной радости и благодарности, и он редко жаловался, даже самому себе, на то, что свалилось оно крайне несвоевременно, сильно пошатнув его репутацию порядочного человека. Истинная правда, Корделия унаследовала материнское состояние еще до свадьбы, но правда и то, что к тому моменту, когда ее пятидесятичетырехлетняя мамочка, отличавшаяся завидным здоровьем, рухнула с небес вместе с сотней-другой бедолаг куда-то в Скалистые Горы, свадьба была уже делом решенным, – однако о последнем обстоятельстве все почему-то благополучно забыли. Впрочем, на эту забывчивость Ричард смотрел сквозь пальцы. Гораздо труднее оказалось смотреть сквозь пальцы на то, что подобное положение дел плавно и органично (как говорят об исправной работе не дающего сбоев механизма) привело к тому, что владелица денег в одиночку решала, на что их стоит или, в некоторых случаях, не стоит тратить.