Заза Бурчуладзе - Растворимый Кафка (сборник)

Не знаю, сколько времени мы ехали. Наконец останавливаемся, и мудрец за ухо тащит меня из такси. Мы стоим у покинутой стройки. Мудрец осматривает местность, ставит меня к дереву рядом со сторожкой и давит на плечи, прижимая лопатками к стволу. Потом расстегивает на мне рубашку, отходит на несколько шагов, снимает очки, выуживает из кармана брюк длинный нож-«бабочку», стремительным движеньем руки открывает его и долго-долго целится мне в грудь.

Я же дивлюсь его хлопотам. Даже мне, горожанину, с моими коммерчески-бытовыми проблемами, далекими от любой мудрости, даже мне ясно, что шестой страшно заблуждается, пытаясь разрешить ситуацию «мудрецы против фраера» посредством вульгарного жертвоприношения. Несмотря на все старания, этот спектакль не тянет на жертвенный кризис. По той простой причине, что если козел отпущения – это я, то выходит, что он нарушает мои козлиные права, ведь презумпция моей амбивалентности еще ничем не поддержана, так как я должен выступать и как нечто, подлежащее уничтожению, и как объект поклонения. Так ведь. Хотя… Может быть, он и сам не ведает, что творит.

Прицелившись, мудрец бросает-таки в меня нож, но тот, не достигая меня, по пути взмахивает рукоятками, словно крылами, и взмывает в небо, как сама настоящая бабочка. Я догадываюсь, что это сам мастер превратил оружие в насекомое. Что еще за фокусы! Вот, значит, какими цирковыми номерами он решил загладить отрицательные последствия насилия, изменив его качество. Сдается, именно сейчас я могу сбежать. Хотя бы попытаться. Но вдруг мне все становится безразлично. Поднимаю голову, гляжу на луну… опять убеждаюсь, что у меня еще есть шанс стать бухгалтером мирового масштаба. Или получить обелевскую премию за какую-нибудь хуйню. Шанс есть всегда. Из века в век. Тем временем мудрец уже идет на меня с голыми руками, но, еще прежде чем он набросился на меня, окно сторожки вдруг распахнулось. Из него вырвался тяжелый запах грязи и разложения, затем в окно кто-то выглянул. Лица не видно. Из потемок протянулась худая длинная рука. Ко мне, что ли? Но кто это? Мой знакомый? Просто добрый человек? Может, он все это и устроил? Или это тот, кто одним движением руки подтвердит презумпцию моей амбивалентности? Рука трясется, как у балалаечника. Его перст почему-то очень напоминает мне мой собственный отрезанный палец и, соответственно, пальчиковую батарейку. Шестой мудрец замирает. Он выглядит растерянным. Я его понимаю.

Захожу в сторожку. Внутри никого нет. Лишь у окна на ножках стоит включенный телевизор. На его экране мерцает один кадр: выброшенная на берег рыба беспомощно хватает ртом воздух. Потом каналы сами начинают переключаться, быстрые кадры сменяются. Вижу красное, сморщенное от плача лицо новорожденного… Вижу окаменевшие глаза шахида в забитом людьми метро… Вижу напряженный взгляд наркомана, вводящего шприцем в вену героин… Вижу изнуренного постом монаха… Коленопреклоненного самурая с равнодушным выражением лица перед харакири… Вижу припавшего к компьютеру парня, врубающегося в какую-то игру… Обожженные тела в потерпевшем аварию самолете… Вижу птичьи головки и звериные морды… Гелеографические и селеноцентрические координаты… Вижу мудры девятизнаковой защиты, кудзи-госин-хо и кудзи-кири… Гирлянды и фейерверки… Сенсорные нервные волокна… Сигнал, бегущий по оптико-волоконному кабелю. Бодибилдеров и импотентов… Модули комплексных чисел… Пылающие щеки девочки, только что с помощью вибратора лишившей себя девственности… Молоко, ранним утром поставленное на газовую плиту… Вижу геев, диджеев, микробов… Безумцев и киберпанков… Медленное умирание и медленное разложение… Убывающую луну и закат… Вижу полосы на убитом коте… Печатанье купюр и женщин с целлюлитом… Зачатье ребенка и аборт… Нервную систему и атом… Вижу мысли. Как любят и ненавидят друг друга. Как помогают и как уничтожают и вновь порождают друг друга – подобных себе, но обновленных и возрожденных. Создают себя вновь, чтоб перейти, перетечь один в другого. И над всем этим неотлучно и неизменно стоит тихая и бестелесная, сплетенная из разноцветных искорок, озаренная тысячами складок и сборок радуга.

Только сейчас различаю, что телевизор подобен солнцу на огненных ногах. Облачен в облака и увенчан переливающейся радугой. Правой ногой стоит на море, левой – на земле.

Тут вдруг резко отворяется дверь, и в сторожку вбегает шестой мудрец. На бегу нажимает на клавишу в стене, и в комнате включается свет. От яркого сияния я на мгновение зажмуриваю глаза. Мудрец озирается по сторонам.