Джордан Белфорт: Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка

Так что на самом деле я ни в чем не виноват. Во всем виноват Джо Кеннеди! Да, это он начал весь этот жуткий вал манипуляций с ценными бумагами и корпоративного жульничества. Тогда, в тридцатые годы, старик Джо был настоящим Волком с Уолл-стрит, и он рубил и жег каждого, кто вставал у него на пути. Ведь по сути дела он был одним из главных создателей Великого кризиса 1929 года, погрузившего Соединенные Штаты в Великую депрессию. Он и еще кучка сказочно богатых Волков обвели вокруг пальца ни о чем не подозревавшую публику, продавая ценные бумаги без покрытия на десятки миллионов долларов и зная, что они вот-вот обвалятся и все рухнет.

И как же его за это наказали? Ну, если я не путаю, он стал первым председателем Комиссии по ценным бумагам и фондовому рынку. Вот это наглость! Да, главный жулик фондового рынка стал его главным сторожем. И все время, даже возглавляя комиссию, он продолжал за кулисами рубить и жечь и зарабатывать еще миллионы.

Я ничем не отличался от остальных – вообще ничем!

– Ты отличаешься от остальных, – сказал мне Грегори Джей О’Коннел, мой адвокат по уголовным делам, верзила почти семи футов ростом, – и в этом твоя проблема.

Он сидел за своим потрясающим письменным столом красного дерева, откинувшись на высокую спинку своего потрясающего обтянутого кожей стула и держа в руках копию не такого уж потрясающего обвинения. Это был интересный мужчина лет под сорок или слегка за сорок, с темно-каштановыми волосами и весьма квадратной челюстью. Он удивительно похож на актера Тома Селлека из сериала «Частный детектив Магнума», хотя, по-моему, значительно выше его ростом. Вообще, когда он вот так откидывался на спинку стула, его голова и туловище казались длиной с милю (вообще-то, по-честному его рост был шесть футов четыре дюйма, но мне каждый, кто был выше шести футов и трех дюймов, казался верзилой).

Магнум медленно продолжал:

– Или, по крайней мере, так считают правительство и твои друзья в прессе, которые никак не могут оставить тебя в покое.

У него был голос оперного тенора, и он изрекал свои советы так театрально, как это делал бы Энрике Карузо, если бы счел нужным.

– Мне очень неприятно это говорить, – продолжал возвышавшийся надо мной тенор, – но, Джордан, ты стал просто символом обмана маленьких фирм. Именно поэтому судья назначил тебе залог в десять миллионов, он хочет, чтобы ты послужил примером другим.

И тут я зашипел:

– Да неужели? Это же полная фигня, Грег! Все до последней буквы!

Я вскочил с черного кожаного кресла и возвысился уже до уровня его взгляда.

– Да на Уолл-стрит все жулики, уж ты-то это точно знаешь! – я наклонил голову набок и сощурился, всем своим видом выражая подозрение. – Что же ты тогда за адвокат, если этого не знаешь? Господи боже мой, да я же, блин, ни в чем не виноват! Совершенно ни в чем!

– Да, ты невиновен… – сказал мой друг и адвокат с четырехлетним стажем. – А я, блин, мать Тереза и отправляюсь в паломничество в Рим! А Ник, – тут он подбородком кивнул на третьего человека, бывшего в комнате, своего партнера Ника де Файса, занимавшего второе черное кожаное кресло рядом со мной, – Ник – это Махатма Ганди! Правда, Ник?

– Зовите меня Мохандас, – скромно ответил Ник. Партнер Грега закончил Йельский университет с лучшими результатами на курсе. Он был примерно одного возраста с Грегом, и IQ у него был около семи тысяч. У него были короткие темные волосы, напряженный взгляд, спокойные манеры и стройная фигура. Мы с ним были одного роста, и он еще больше меня любил ходить в синих костюмах в мелкую полоску, в рубашках с сильно накрахмаленными воротничками и носить броги – туфли с перфорацией, словно настоящий васп. Все вместе это придавало ему вид настоящего интеллектуала.

– Махатма – это вообще-то не имя, – продолжал выпускник Йеля, – это на санскрите значит «великая душа», если вам интересно. А вот Мохандас…

Я прервал его:

– К дьяволу все это, Ник. Господи боже мой! Мне угрожает пожизненное заключение, а тут два ублюдка болтают на санскрите!

Я подошел к огромному зеркальному окну, откуда открывался замечательный вид на бетонные джунгли манхэттенского Даунтауна. Я тупо уставился в окно, удивляясь тому, как, черт возьми, я здесь очутился, хотя ответ на этот вопрос был мне известен.

Мы находились на двадцать шестом этаже офисного здания в стиле ар-деко, все шестьдесят этажей которого возвышались над перекрестком Пятой авеню и 42-й улицы. На этом углу находится Брайант-парк, он же Шприц-парк – такое имя он получил в семидесятые, когда пара сотен подсевших на героин шлюх с гордостью называли его своим домом. За прошедшие годы шлюх из парка выгнали, и теперь он считался приличным местом, где представители манхэттенского рабочего класса могли спокойно пообедать, где можно было посидеть на дощатой зеленой скамейке, вдыхая мерзкие испарения сотен тысяч проезжающих мимо автомобилей, прислушиваясь к гудению двадцати тысяч такси, за рулем которых сидели иммигранты. Я посмотрел вниз на парк, но разглядел только полоску зеленой травы и каких-то крошечных людишек, сверху похожих на муравьев. Готов поклясться, ни у кого из них на лодыжке не было электронного браслета. Меня это очень угнетало.