Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Но сначала, как ребенок в канун Рождества, я должна заставить себя немного поспать, чтобы утром увидеть, что принес мне Санта-Клаус.

В дверь зала ожидания постучали, и она распахнулась. Вошли два офицера таможенной службы в форме, а за ними Берни Монаган, дежурный управляющий аэропортом. Он держался в стороне, ничего не упуская из виду.

– Здравствуйте, Жаклин, меня зовут Пол, а это Мик, – сказал тот офицер, который повыше. – Вы меня не помните, но вы с моим братом ходили в начальную школу.

– Конечно, я помню вашего брата, – ответила я с нервной улыбкой. – Как у него дела? – В тот момент я не помнила даже собственного имени.

– В общем, я хотел только сказать, что мы уже много лет следим за новостями о вашей семье, – продолжил Пол. – И сочувствуем вам и вашим детям. Мы оба, – он кивком указал на своего коллегу, – надеемся, что этим утром у вас все пройдет благополучно. Мы хотели сказать, что самолет сел, и сейчас мы направляемся к воротам. Там все будет ясно. Скрестите пальцы, ладно? – И он ободряюще улыбнулся.

Я робко кивнула и искренне поблагодарила их. Я не поверю, что это правда, до тех пор, пока не увижу Шахиру собственными глазами. Все еще могло оказаться жестокой шуткой.

Дверь распахнулась и закрылась, и мы с Питером остались сидеть в тишине. Внезапно я подумала, что очень хорошо, что Питер хирург-травматолог. Если мое сердце остановится от радости или горя, он точно будет знать, что делать.

– Взбодрись! – сказал он. – Все будет скоро известно. – Он потянулся ко мне и крепко обнял, потом посмотрел на табло прибытия. – Тут сказано: «Высадка».

Питер был моим другом с четырнадцати лет, знал Бахрина и был свидетелем того, как росли Шахира и Аддин до похищения.

– Кстати, я смотрю, ты при полном параде, – хихикнул он, показывая пальцем на мою прическу и тщательный макияж. – Решила принарядиться?

– Ну, не каждый день доводится заново знакомиться с собственным ребенком. Я просто хотела создать о себе хорошее впечатление, – напряженно и со скованной стыдом улыбкой объяснила я.

Нескончаемо тянулись минуты. Я слышала равномерное тиканье часов на противоположной стене. Ожидание и волнение разрывали меня на части. «Ее нет на самолете, и поэтому она не может из него выйти», – повторяла я про себя снова и снова.

И тут в двери громко постучали. Мы с Питером вскочили на ноги.

Я была уже на середине комнаты, когда дверь распахнулась и навстречу моим объятиям рванулся коричневый вихрь.

По комнате разнесся истошный крик, будто от боли:

– Маааааамааааааааа!

Я не видела ее лица, только ощутила, как ее руки обхватывают меня за талию. Каким-то образом я пересекла комнату, и теперь мы, плача, стояли в дверях, не давая им закрыться. Питер мягко подтолкнул нас на середину комнаты и крепко закрыл дверь, оставляя нас наедине.

Объятия не ослабевали. Мы не отпускали рук, в то время как из наших глаз изливались слезы, сдерживаемые целых четырнадцать лет. Издалека до меня донеслись причитания, звуки давно подавляемого горя, и постепенно я поняла, что мы с Шахирой и есть их источник. Мы выли, как баньши – привидения-плакальщицы. Я и не представляла, что человек может озвучить такую волну эмоций, не говоря уже о том, чтобы делать это вдвоем и не сойти с ума.

Не было никаких слов, только снова и снова повторялось:

– Мама.

И мой ответ:

– Шах-Шах.

Голова Шахиры лежала на моем правом плече, а я яростно прижимала ее к себе, боясь отпустить.

Мы стали слегка раскачиваться в странном танце боли и утешения.

Мы плакали и плакали. Слезы продолжали течь сами собой.

– Шея затекла, меняемся, – то ли засмеялась, то ли всхлипнула я, и мы одновременно поменяли положение. Нам по-прежнему ни к чему были слова, и мы не собирались друг друга отпускать.

В какой-то момент дверь приоткрылась и быстро захлопнулась снова.

– Я даже не знаю, как ты выглядишь, – наконец произнесла я, когда наш плач стих до редких всхлипываний и шмыганий носами. – Давай на счет «три» посмотрим друг на друга? – предложила я.

– Нет, нет, еще рано, – запротестовала Шахира. – Постоим еще чуть-чуть.

И я еще недолго ее покачала. Плечи Шахиры подрагивали, а волосы были мокры от моих слез.

– Раз, два, три, – посчитала я и чуть отстранилась, чтобы посмотреть на своего ребенка, которого я родила так много лет назад.

Она была удивительно красива.

Темно-карие миндалевидные глаза, покрасневшие от слез, взглянули в мои глаза. Тонкие черты и узкие запястья, водопад черных волос и застенчивая улыбка.