Сьюзен Филлипс - Леди, будьте паинькой

Но он уже не слушал и, глядя на пушистую корону кудряшек, моментально забыл, какая зануда их владелица. Правда, долго предаваться созерцанию ему не удалось.

— Нам нужно обсудить завтрашний распорядок дня, — деловито объявила Эмма.

— Не стоит. Кстати, вы собираетесь пить пиво или просто подержите бутылку? И меня зовут Кенни. Всякое иное обращение заставляет ощущать себя школьным учителем, не во гнев будь сказано.

— Ладно, Кенни. И прошу вас, зовите меня Эмма. Я никогда не пользуюсь своим титулом, он, что называется, почетный.

Она поднесла горлышко к губам и, двумя глотками осушив бутылку наполовину, как ни в чем не бывало поставила ее на бортик ванны.

— Не понимаю, почему вы не пользуетесь титулом, — удивился Кенни. — По-моему, это единственная хорошая традиция, что есть у британцев.

— Ну, не так уж мы плохи, — улыбнулась Эмма.

— Кстати, как вы его получили?

— Мой отец был пятым графом Вудборном.

— А я думал, — немного поразмыслив, протянул Кенни, — что дочери графа… простите, если лезу не в свои деkа… и члену королевской семьи можно не считать каждый шиллинг.

— Но я вовсе не член королевской семьи, и к тому же большая часть английских аристократов живет довольно скромно. Мои родители не исключение. Оба были антропологами.

— Были?

— Отец погиб, когда я была ребенком. А едва мне исполнилось восемнадцать, как мама умерла на раскопках в Непале. Видите ли, она была по-настоящему счастлива, лишь когда ближайший телефон находился в сотне миль от нее, так что не было никакой возможности получить медицинскую помощь, когда ее аппендикс лопнул.

— Должно быть, вы воспитывались в глуши.

— Нет, я выросла в школе Святой Гертруды. Мама оставила меня там, чтобы работать без помех.

В голосе леди Эммы не слышалось ни капли горечи, но Кенни просто не мог думать хорошо о женщине, бросившей свое дитя, чтобы шататься по всему свету. С другой стороны, если бы его мамаша больше уделяла внимания окружающим, чем сыну, насколько счастливее было бы его детство!

Подойди, поцелуй мамочку, котеночек! Мой красавчик! Мама любит тебя больше всего на свете. Никогда не забывай это!

— У вас есть братья и сестры?

— Никого.

Она опустилась в воду еще глубже.

— Мне не терпится начать работать, и, кроме того, неплохо бы посмотреть окрестности; но прежде всего необходимо заехать в магазин и купить кое-что из одежды. Кстати, не знаете, где тут салон татуировки?

Кенни поперхнулся. Пенистая струя ударила ему в нос.

— Ч-чего?!

Эмма подняла очки и пресерьезно объяснила:

— Сначала я хотела наколоть анютины глазки. Но цвет… видите ли, боюсь, это будет похоже на синяк. А те цветы, что я люблю больше всего: маки, ипомеи, подсолнухи, — слишком велики. Роза тоже неплохо, но уж очень тривиально, не находите? — Она снова сдвинула очки на переносицу. — Обычно я редко сомневаюсь, но на этот раз никак не могу решить. Не посоветуете что-нибудь?

Кенни впервые в жизни лишился дара речи, и это настолько потрясло его, что он ушел под воду и оставался там некоторое время, дабы прийти в себя. Но это ему не удалось. Она тут же принялась дубасить его по голове, и это еще больше разозлило его. Он поспешно вынырнул и вызверился на нее:

— Я правильно понял? Желаете сделать татуировку?

У нее хватило наглости улыбнуться!

— Я не знала, что в Штатах существует столь ярко выраженный языковой барьер. Кстати, когда вам в следующий раз вздумается сунуть голову под воду, предупреждайте. Я уж было испугалась, что вы тонете.

Он отчетливо почувствовал, как повышается кровяное давление и его вот-вот хватит удар.

— Какой, к черту, языковой барьер? Просто таким, как вы, не к лицу иметь наколки!

Впервые с момента их встречи Эмма оцепенела. Прошло не меньше минуты, прежде чем из пузырьков показалась ее рука и медленно стянула очки. Она положила их на бортик, рядом с бутылкой, и подняла на него вопрошающие глаза.

— Что, собственно говоря, вы имеете в виду? Такие, как я? Какие именно?

Он явно умудрился вывести ее из себя, но, хоть убей, не понимал чем.

— Ну… респектабельные… консервативные, что ли…

Эмма величественно поднялась, и по выражению ее лица Кенни сообразил, что, будь он ребенком, его сейчас послали бы к директору школы, как провинившегося озорника. Тем более что идти было недалеко.

— Должна признаться, мистер Тревелер, что определение «консервативный» ни в малейшей мере мне не подходит!

Он засмеялся было, но тут же смолк, отвлекшись созерцанием упругих белых бедер, по которым струйками стекала вода.