Сьюзен Филлипс - Спичка

— Все хорошо. Все хорошо, дорогая!

Он поднял ее своими сильными руками на уровень груди. Сюзанна ожидала, что он отпрянет, когда обнаружит ее мокрую ночную рубашку и учует резкий запах, но этого не произошло. Напротив, он крепко прижал ее к своему дорогому пиджаку и понес в спальню, где помог одеться. А потом навсегда забрал ее из пентхауса на Парк-авеню.

— Ах уж эта тупая, глупая сука, — бормотал он под нос, уводя девочку прочь от этого дома.

Много позже Сюзанна поняла, что говорил он вовсе не о ее бабке.

Джоэлу Фальконеру не была свойственна сентиментальность, и весь его прежний опыт не мог подготовить его к той эмоциональной встряске, которую он испытал, увидев Сюзанну, зверьком забившуюся в изъеденные молью шубы его тещи. Даже сейчас, шесть часов спустя, когда он посмотрел на Сюзанну, пристегнутую ремнями к соседнему самолетному креслу, у него все внутри перевернулось. Ее серые глаза казались громадными на маленьком треугольном личике, волосы были стянуты в косички так туго, что казалось, кожа вот-вот лопнет, обнажив хрупкие кости. Она смотрела прямо перед собой. С тех пор как он вытащил ее из шкафа, она почти ничего не говорила.

Джоэл глотнул принесенного стюардессой бурбона и постарался не думать о том, что стало бы с Сюзанной, не зайди он, повинуясь какому-то слабому импульсу, в дом к теще. Кэй не любила мать, поэтому он встречался с этой женщиной всего несколько раз на приемах, и за время их недолгих разговоров трудно было понять, что она психически больна. Но Кэй-то должна была это знать!

Подумав о жене, Джоэл ощутил знакомое смешанное чувство неудовольствия и возбуждения, которое ей всегда удавалось вызывать в нем. Она и о дочери-то рассказала лишь через несколько месяцев после их свадьбы — примерно в то же время, когда он начал жалеть, что решился на этот брак. Кэй заверила его, что ребенку будет лучше жить у ее матери, и, не испытывая желания взваливать на себя бремя воспитания отпрыска другого человека, он не стал спорить. Она посещала дочку каждый раз, когда бывала в Нью-Йорке, и он полагал, что о ребенке хорошо заботятся. К тому времени, когда Кэй родила ребенка уже от него, он почти позабыл о существовании другого.

Помешав бурбон в стакане, он невидящим взглядом уставился в иллюминатор. Какой же надо быть дурной женщиной, чтобы так беззастенчиво забыть о существовании собственного ребенка? На такое способен лишь человек вроде Кэй — женщины слишком глупой и поверхностной, чтобы увидеть то, что очевидно всем. Ему самому следовало бы давным-давно все проверить!

Повернув голову, он изучающим взглядом окинул сидевшую рядом девочку. Она сидела, выпрямившись в кресле, аккуратно сложив руки на коленях. Ее голова начала покачиваться из стороны в сторону, и он подумал, что скоро шум двигателей самолета нагонит на нее сон. Пока он тек ее разглядывал, веки Сюзанны, похожие на тонкие яичные скорлупки, стали медленно опускаться, а потом резко открылись.

— Ты хочешь спать, — заметил он.

Она повернулась к нему, и он снова ощутил толчок сочувствия при виде ее глаз, огромных и испуганных, как у фавна, пойманного в прицел охотничьего ружья.

— Мне… мне хорошо, — запинаясь, проговорила она.

— Это превосходно. Но до Калифорнии еще несколько часов лету. Устраивайся поудобнее и вздремни.

Сюзанна беспомощно смотрела на сказочного золотого принца, ставшего ее спасителем. Было бы немыслимо ослушаться его, но, если она уснет, чудовище с лисьей мордой наверняка найдет ее. Даже в этом громадном серебристом самолете оно отыщет ее и заставит помочиться, и тогда принц поймет, какая она плохая!

Джоэл, взяв ее за руку, мягко сжал маленькую ладошку.

— Просто закрой глаза.

Его голос был таким нежным, что она была не в силах сдержать слез.

— Я… я не могу, — сказала она.

Он весь обратился во внимание, словно она была не ребенком, а важной особой.

— Это почему же?

— Потому что это будет неразумно… сэр, — запоздало добавила она вежливую форму обращения, от души надеясь, что он не заметит столь изрядных пробелов в ее манерах.

— Мне мало что известно о маленьких шестилетних девочках. Боюсь, тебе придется давать мне пояснения.

Его голубые глаза пронизывали ее насквозь, такие сочувствующие и одновременно пытливые. У него на подбородке была ямка, и ей захотелось прикоснуться к ней, чтобы узнать, какова она на ощупь. Ее ум лихорадочно рыскал в поисках вежливого объяснения. Разговор о ванной был бы вульгарным и совершенно неприемлемым. За такие разговоры дома ее никогда не прощали.