Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу

Таким образом, спокойнее оставаться в тупом оцепенении и восхвалять вычурную писанину и бездарную мазню, которые абсолютно неспособны сподвигнуть кого-либо на какие-либо перемены.

Хотя, должна признать, Джой пишет так, что, несмотря на многочисленные фаланги эпитетов, в ее книгах всегда видна мощная струя повествования, достаточно омерзительная, чтобы целиком завладеть вашим воображением.

Вы тем более очарованы, что совершенно убеждены: все, о чем она пишет, имеет автобиографическую основу. Мало того, что родители всех ее героинь — известные актеры, все ее книги написаны от первого лица. Автобиографичность ее прозы подтверждается и фотографиями Джой на суперобложке. Так, в ее первой книге «Заблудшие и безумные» Джой была изображена сидящей на пляжном матрасике в купальнике телесного цвета. Бретельки от лифа едва видны и на первый взгляд кажется, что она совершенно голая и сидит не на матрасике, а на кровати. Когда смотришь на этот полуоткрытый ротик и огромные глаза, глядящие на вас с выражением обиженного ребенка, легко веришь, что все, о чем она пишет, на самом деле случилось с ней. Что еще в подростковом возрасте ее детский задик постоянно подвергался нападкам со стороны двух садовников-ирландцев и огромного паршивого мексикашки, насиловавших ее в одной из отдаленных спален их дома, что она действительно застала свою мать в постели с известной проституткой и присоединилась к их играм, а позже, покинув дом, провела целое лето в Беверли-Хилз, в доме известного кинорежиссера, знаменитого также своими садистскими наклонностями в кино и в личной жизни, который держал ее прикованной цепями к роскошному ложу.

Ее книга «Заблудшие и безумные» представляет собой хронику ее романа с этим режиссером-садистом, который, мало того, что выпекал по три фильма в год, но и подрабатывал также торговлей наркотиками. После того, как в течение целого лета он трахал Джой в задницу и хлестал кнутом, он превратил ее в «мула». «Мул» — это тот, кто занимается перевозкой наркотиков в самолетах, рискуя при этом быть пойманным таможней. Ее маршрутом был Марсель — Париж — Лос-Анджелес.

Героин она прятала в презерватив, засовывая его во влагалище. Описание того, как она вытаскивала его оттуда, закрывшись в женском туалете аэропорта (а делать это, объясняет Джой, надо было очень быстро, так как при разрыве оболочки контейнера вам угрожает смерть от отравления), изобилует, как и следует ожидать, тошнотворными подробностями, и тем не менее чтение вас захватывает, уж поверьте мне на слово. Вместе с ней вы хотите только одного: чтобы эта клейкообразная смертоносная масса была удалена из ее организма как можно скорее, ведь иначе она умрет.

Характер этой смерти, которая так и не наступает, описан в книге во всех деталях задолго до упомянутой выше сцены в женском туалете: «мой разгоряченный мозг, охваченный страхом и отвратительным предсмертным звоном, пронизывает последняя судорога жизни». Вы жаждете ее спасения главным образом потому, что знаете — если она умрет или просто почувствует себя немного не в своей тарелке, вас будут терзать еще двумя страницами описания «последних судорог жизни».

Каким-то образом она чувствует это и, понимая, что вы уже выжаты как лимон, поворачивает повествование, оживляя его несколькими вполне читабельными страницами. В аэропорту ее арестовывает полиция, препровождая далее в полицейское управление. И снова в наручниках, теперь уже прикованная к трубе в служебном туалете, она подвергается изнасилованию со стороны сержанта полиции — поляка, и в виде разнообразия получает удовольствие от того, что на сей раз находится в относительно традиционной позе.

Ни разу во всей книге она не жалуется на жестокость мужчин. Наоборот, создается впечатление, что садизм доставляет ей удовольствие.

Роман заканчивается тем, что благодаря заступничеству отца, известного театрального актера и близкого друга губернатора Нью-Джерси, ее освобождают от тюремного заключения. Она обосновывается в Таосе, Нью-Мексико, и занимается рисованием пейзажей («каменных монолитов, объединенных общей духовной отчужденностью… величественных символов моего одиночества»). Но ее жизнь по-прежнему подвергается опасности, так как ей становится известно, что ее приятель-садист, недавно вышедший из тюрьмы, разгуливает на свободе и развлекается тем, что обливает щелочью лица бывших своих подружек, обрекая их на жизнь прокаженных.