Паулина Симонс: Талли

— Хорошо, мама, хорошо. Я шлюха, — беззвучно сказала Талли.

— Я не слышу тебя.

— Шлюха! — пронзительно закричала Талли. — Я — шлюха! ШЛЮХА! ШЛЮХА! ШЛЮХА! ШЛЮХА!.. ШЛЮХА!

Хедда Мейкер внимательно смотрела на Талли своими безжизненными, как болото, глазами. Сначала жестко, потом взгляд смягчился. Казалось, Хедда удовлетворена.

— Ну, Талли, кричать было необязательно, но все равно хорошо. — Она посмотрела на распухшее лицо дочери и добавила: — Пойди приведи себя в порядок. И надень какое-нибудь белье.

Хедда протянула руку, чтобы дотронуться до щеки дочери. Но Талли вздрогнула, и Хедда увидела это. Она убрала руку и вышла из комнаты, потирая уставшие ладони.

Талли поднялась со стула и упала на кровать. Несколько минут она плакала сухими, сдавленными рыданиями, потом, вся дрожа, попыталась стереть кровь с лица и заставить себя успокоиться.

«Все хорошо, все хорошо, все хорошо, — твердила она себе. — Я должна привести себя в порядок. Мне разрешили идти . Возьми себя в руки, Талли Мейкер, и иди! Вставай, Талли, оттолкнись, и ты встанешь с кровати, у тебя все хорошо, забудь об этом, сядь, подтяни колени к подбородку, уткнись в них головой и покачивайся: вперед — назад, вперед — назад, и забудь, забудь, все это пройдет, все уйдет, уйдет, уйдет, только покачивайся: вперед — назад, и все уйдет; а ты держись, Мейкер, держись. Так держать, Талли, не сдавайся. Не отступай перед ней, Натали Анна Мейкер. Неужели ты хочешь сдаться? Что? Неужели ты считаешь, что вся твоя последующая жизнь будет сплошным повторением «на бис» этой жизни? Ну, если ты действительно так думаешь, тогда отступись, Мейкер. СДАЙСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! Или просто считай овец, Талли: одна овца, две овцы, три овцы… Я все понимают как же такая никчемная, воспитанная в псевдокатолической вере девчонка, как ты, может не сдаться в конце концов? Нет, прекрати жалеть себя и встань, оденься и отправляйся к своей лучшей подруге Дженнифер на ее восемнадцатилетие.

Талли перестала раскачиваться, ее дыхание замедлилось.

«Никто не позаботится обо мне, кроме меня самой, — подумала она. — Держись. Все будет хорошо. Это последний год. В следующем году… подумать только! Держись, Талли Мейкер, не обращай на нее внимания, и держись — до будущего года».

Талли спустилась вниз ненакрашенная, в просторной голубой рубашке и толстом бежевом свитере. Все старое. Все надеванное тысячу раз. Она тихонько прошла за диваном, на котором мать и тетя Лена смотрели телевизор. Тетя Лена не взглянула в ее сторону. Это было неудивительно: тетя Лена никогда не поднимала головы после того, как слышала сцены, происходившие наверху.

Талли надела свое единственное пальто: коричневое, габардиновое, поношенное и рваное.

А теперь следует очень осторожно спросить, в какое время ей надо вернуться.

Тетя Лена взглянула на нее.

— Талли! Ты чудесно выглядишь!

Талли не ответила. Прежде чем принять во внимание суждение тети Лены о каких-либо ее зрительных впечатлениях, она всегда напоминала себе, что официально тетя Лена числится практически слепой. Однако Талли быстро вспомнила эпизод трехнедельной давности, когда она уже почти стояла в дверях, чтобы идти к Джен на барбекью, как вдруг тетя Лена спросила, когда она думает вернуться. Талли не ответила, Хедда швырнула в нее чашкой с еще не остывшим кофе, и все закончилось тем, что Талли никуда не пошла, — «никакого барбекью, никакого телевизора, никакого ужина».

— Спасибо, тетя Лена, — сказала она. — Так я пойду, ладно, мам?

— Когда ты вернешься?

«Ну вот оно, — подумала Талли. — Опять она как бы невзначай пытается поставить меня в тупик, сделать так, чтобы я никуда не пошла и была сама в этом виновата. Сколько раз я спотыкалась на этом вопросе, и все из-за того, что не могла угадать, какое же время она сочтет подходящим».

Потому что правильного ответа не существовало.

Талли задержала дыхание. «Это всего лишь дурацкая вечеринка. Дурацкая вечеринка. К черту, скажу я, поднимусь наверх и никуда не пойду. А Джен я увижу завтра в церкви Святого Марка. На этих вечеринках никогда не бывает ничего хорошего, после них всегда остается неудовлетворенность. Черт с тобой, мама, не нужно мне твое разрешение. Я больше не хочу никуда идти».

Пот скопился под мышками и начал стекать по бокам. Но пойти хотелось. Действительно хотелось. А Хедда ждала. Талли должна ответить. Правильный ответ не зависел от какого-то конкретно названного часа; у Мейкеров не существовало строго установленного времени для возвращения домой — существовал только барометр настроения Хедды, которое вряд ли улучшилось после того, как она посетила спальню Талли.