Мария Воронова: Клиника любви

Если бы сейчас на операционном столе лежал другой человек, она, наверное, радовалась бы, что снова работает вместе с Колдуновым, доктором, всегда служившим для нее эталоном хирургического мастерства. Но во-первых, она очень волновалась за Миллера, а во-вторых, понимала, что Колдунов, несмотря на внешнее спокойствие, волнуется и растерян не меньше ее самой.

— Ревизия, — сказал Колдунов, — в животе около литра крови со сгустками. — Он отдал нужные команды ассистенту и операционной сестре. — Так, Саня, селезенка целая. Ранение левой доли печени. Ну, с этим мы справимся…

У нее немного отлегло от сердца. Несмотря на достаточно стабильное состояние Миллера, на операции могли обнаружиться повреждения, несовместимые с жизнью. А ранение печени — штука, конечно, опасная, но вполне поправимая. Тем более что у Колдунова опыт лечения этих ранений ого-го какой! И не ножевых, а огнестрельных, что, как известно, намного опаснее.

— Как же ему повезло! — воскликнула она.

Колдунов хмыкнул:

— Ну, я бы с этим поспорил… Не думаю, что пойти в палату с обходом и напороться на нож — такое уж везение.

— Я имею в виду: повезло, что ты оказался здесь. Где бы мы сейчас искали общего хирурга? Из наших докторов только один Криворучко когда-то оперировал животы, а остальные все узкие специалисты по мозгам.

— Да разобрались бы как-нибудь. Сестренка, прости, не успел познакомиться с тобой, готовь нам зашивать брюшную полость.

— Уже все? — изумилась Саня, которая старалась не заглядывать в рану.

— А то! Мастерство не пропьешь. Правда, Чесноков?

Тот радостно закивал.

— Молодец, хорошо работаешь, — похвалил его Колдунов, — ориентируешься в обстановке, чувствуешь хирурга… Если тебя тут зажимают, приходи ко мне, уж я-то из тебя человека сделаю.

— Он не хочет, чтобы из него делали человека, — встряла Саня. От радости, что жизнь Миллера вроде бы уже вне опасности, она стала вдруг очень разговорчивой. — Он хочет краской торговать.

— На его месте я поступил бы так же, если бы Бог вложил мне в голову немного побольше мозгов, — сказал Колдунов. — Сейчас-то я понимаю, какого дурака свалял, решив стать хирургом. Саня, начинаю кожу зашивать, так что ты потихоньку убавляй свои препараты. Кровь, думаю, переливать не будем?

— Посмотрим. Через час проверим гемоглобин, и если он будет не слишком плохим, обойдемся коллоидными растворами. Сам знаешь, в наше время переливать кровь — это все равно, что играть в русскую рулетку. Того и гляди, СПИД какой-нибудь подцепишь.

В реанимации для Миллера была уже готова самая лучшая койка, вокруг которой в боевом порядке выстроились все дежурные врачи и медсестры. Пациент, которого Саня привезла из операционной в полном сознании, усмехнулся и сказал:

— Что, приятно видеть ненавистного профессора поверженным?

— Это он бредит. Наркоз не отошел, — попыталась Саня сгладить неловкость.

— Все на рабочие места! — прикрикнул на собравшихся Колдунов. — Медом здесь не намазано, и глазеть нечего!

После того как Миллера положили на койку, Колдунов внимательно осмотрел повязки, сам проверил пульс и давление. Остался доволен и фамильярно ущипнул пациента за щеку.

— Вот и все, а ты боялась…

Саня знала, что эту пошлую шутку Колдунов отпускает только в тех случаях, когда уверен в благоприятном исходе операции.

— А что у меня было?

— Ой, Дима, не спрашивай!

— Почему?

— Я тебе напрасно операцию сделал. Ранение непроникающее было. — Из-за спины Колдунов показал Сане кулак.

— Да ну ладно!

— Точно тебе говорю. Так что в принципе можешь на меня в суд подать… Ты вон Саньке спасибо скажи. Полчаса всего после операции прошло, а ты уже как огурец. Ни тошноты, ни озноба. Сколько лет работаю, а лучше ее анестезиолога не видел.

— Да, — подтвердил Миллер, — мне тоже ни с кем так спокойно не работалось… Слушайте, вам, наверное, домой пора? Вы идите, дежурные за мной присмотрят.

— Нет уж, я здесь до утра посижу, — сказала Саня.

Вскоре он уснул, а она пристроилась с книжкой в ногах его кровати. Собственно, в ее бдении не было никакой необходимости, но ей казалось, что Миллеру будет очень грустно лежать в реанимации одному.

Буквы прыгали перед глазами, и она почти не понимала, о чем читает, — после всех переживаний ей ужасно хотелось спать. Через некоторое время она подумала, что не будет большой беды, если она ляжет на соседнюю койку и немного подремлет.

Перед тем как лечь, она вышла в коридор, покурила и умылась. А когда вернулась в палату, Миллер уже не спал.