Джейн Харвей-Беррик - Приговоренные к пожизненному (ЛП)

В первый день, когда я приехал обратно, она поставила три тарелки на стол, чтобы мы могли есть вместе. Я думаю, что каждый из нас, должно быть, получил расстройство желудка, глядя друг на друга и пытаясь при этом есть. С того момента, она оставляла мне еду на кухонном столе, пока они с отцом ели на подносах в гостиной.

Это стало нашим негласным соглашением: чем меньше мы проводим времени вместе, тем лучше мы будем ладить.

Я знал, что они не хотели, чтобы я был здесь. Но сейчас мы все были заперты вместе из-за наших воспоминаний — разочарование и боль с моей стороны, и ненависть с их.

Я знал, что Проповедница думала, что сделала мне чёртову услугу, поговорив с моими родителями, чтобы они приняли меня обратно, но я желал десятки раз, чтобы она этого не делала.

Это не сработало. Желания были для дураков.

Я смыл всё с тарелки и засунул её в посудомоечную машину, прежде чем вернуться в свою комнату.

Я надеялся, что смогу поспать ночью, но кошмары стали еще хуже с тех пор, как я вернулся домой. Психолог предупредил меня об этом, но я и подумать не мог, что они будут такими чертовски ужасными. В первую ночь после моего возвращения, я думал, что у меня будет сердечный приступ. Отец потряс меня, чтобы я проснулся, а затем ушёл, не сказав ни слова. Я думаю, что разозлил его, испортив сон.

Я не был удивлен, когда подскочил, проснувшись в холодном поту в три утра, но, по крайней мере, в этот раз я не разбудил весь дом. Или разбудил, но всем было всё равно.

Я выпускал пар в гараже целый час, а затем вернулся в кровать.

Был только рассвет, когда я проснулся снова.

Ещё один грёбаный день в Раю.

Джордан

— Что ты здесь делаешь?

Мне не нужно было смотреть вверх, чтобы понять, кто это говорил, — я узнал её голос.

Это было не сложно. Кроме моей семьи и Преподобной, никто со мной не разговаривал, если только это не были крики с проклятьями. Я не хотел смотреть на неё, даже если она и была чертовски красива, поэтому пробормотал в ответ:

— Работаю.

— Что? Ты работаешь на мою маму?

А вот это заставило меня посмотреть на неё. Я думал, она была в курсе. Разве не поэтому она дала мне кофе? Потому что она знала, кем я был — местной благотворительностью.

Я сделал ошибку, посмотрев ей в глаза. Я был немедленно пойман её пристальным взглядом.

— Я думал, ты знала.

— Нет, не до этого момента. Так ты что, вроде как разнорабочий?

Я кивнул, неспособный говорить.

— Оу, хорошо.

Я не мог перестать путешествовать глазами по её телу, пока она говорила.

Думаю, она только что проснулась, потому что её волосы были запутанными, и выглядела так, как будто вышла в том, в чём спала. Она держала кружку с кофе в руках, и запах тех зёрен заставил мой нос дёргаться как у енота. Но потом она скрестила ноги, и мои глаза обратились к сексуальным коротким шортикам и облегающей майке, из-под которой были видны фан-блин-тастичесткие сиськи.

— Мои глаза здесь, придурок, — отрезала она.

Я почувствовал, как жар подступает к моим щекам, и снова опустил взгляд на землю. Я взял за ручки тачку и направился к задней части двора.

Идиот, идиот, идиот.

— Эй, — крикнула она мне вслед. — Ты снова забыл свой чёртов кофе!

Я удивленно посмотрел на неё. Она протягивала мне кружку кофе с весёлой улыбкой на лице.

— Чёрный, без сахара, верно?

Я кивнул, всё ещё неуверенный, что она имела в виду.

— Ну, я не собираюсь нести его тебе через весь двор! — раздражённо сказала она, шевеля своими босыми пальцами на ногах.

Она была намного упрямей любой дочери священника, которую я когда-либо встречал.

Она поставила кофе на ступеньку крыльца и похлопала на пространство рядом с ним.

— Всё в порядке. Я не кусаюсь.

Боже, я действительно надеялся, что это не правда.

Я зажал язык между зубами, чтобы не сказать что-то такое же глупое, как это, вслух.

Осторожно, как будто она может изменить своё решение и взорваться от злости, я сел рядом с ней и взял кружку с кофе. Он пах как рай. Я сделал маленький глоток и почти застонал от удовольствия.

— Хорошая штука, да? — улыбнулась она, поднимая бровь.

— Так и есть, мэм. Я не пробовал ничего настолько вкусного, с тех пор как…никогда.

— Мэм? — она засмеялась. — Господи, это заставляет меня думать, будто мне сто лет или вроде того. Сколько тебе лет, чтобы сходить с ума?

— Мне будет двадцать четыре в конце года, — ответил я, моя голова кружилась, как мячик для пинбола.