Диана Клепова - Мой отец – Мир

Едва завидев хозяйку, кошки замяукали и замурлыкали. Тринадцать кошачьих глаз – не четырнадцать, ведь один из котов лишился левого глаза в борьбе за жизнь на улице – уставились на Клодетт.

– У нас пополнение: новый братик! – радостно объявила Бастьен, обращаясь к ним.

Она поставила свечу на тумбочку и показала котенка своим животным. Одноглазый кот выступил вперед и принялся тереться о ноги девушки. Остальные дружно присоединились к нему. Все они просили ласки и еды.

Клодетт плясала и пела на улицах за гроши, – на прошлой неделе она заработала всего девять парижских денье – а потому не могла кормить кошек как положено. Все они были тощими, словно смерть, несмотря на то, что Бастьен давала им все, что только могла найти: то собирала объедки со стола, а иногда получалось даже купить рыбу у уличных торговцев.

Она выложила сегодняшние пожитки, на которые кошки набросились с большим аппетитом, при этом громко причмокивая, и убрала их «туалет», а новенький котенок при этом так разнервничался, что сначала спрятался за коробками, а потом завопил, что было мочи, но все-таки вышел к остальным. Клодетт улыбнулась этому зрелищу.

Шарль – так она назвала котенка за его отвагу, ведь в каждом из них видела прекрасное – вскоре соскучился по новой хозяйке и забрался к ней на руки, где, уткнувшись в ладонь, сладко мурлыча, задремал.

– Клодетт! Клодетт! – раздался голос бабушки за дверью. – Поднимайся к нам!

Она звучала неожиданно ласково. Неужели гости так быстро пришли?

Девушка с извинением поставила котенка на пол, схватила свечу и понеслась наверх. Нельзя, чтобы кто-то что-то заподозрил. В том числе и ее отец – Леонард считал кошек нечистыми тварями, и поэтому, как мы уже знаем, прятать их приходилось даже от него. Подвал стал лучшим убежищем: Вивьен умерла там, рожая Клодетт, и Леонард поклялся больше никогда туда не спускаться, чтобы избежать болезненных воспоминаний об утрате жены.

Оказавшись наверху, Бастьен быстро заперла за собой дверь. Заметив остатки кошачьей шерсти на плаще, Клодетт быстро сняла его и спрятала. Потом отчистит, сейчас времени на это нет – заметят.

Клодетт и ее семья входили в число небогатых горожан, едва ли не крестьян, и потому одевались просто и незатейливо. Зато практично. Сейчас Клодетт была облачена в простенькое белое платье из дешевых тканей, и на ней совсем не было украшений.

Она перекинула низкий хвост через плечо, – короткие передние пряди были выпущены вперед – провела по голове рукой – Клодетт была счастливой обладательницей шелковистых темно-рыжих да еще и длинных волос и притом густых темных бровей – и пошла на кухню. Девушка теребила кончики волос и тем самым выдавала свое беспокойство.

Еще сильнее Клодетт заволновалось когда увидела их сегодняшнего гостя. Напротив ее отца, накручивая усы на указательный палец, за грубо сколоченным деревянным столом сидел Жюльен, сын судьи, тот самый человек, которому она отказала в предложении руки и сердца неделю назад. Этот наглец снова пожирал ее хищным взглядом. Клодетт знала, что он скажет еще до того как из его рта полились слова.

– Ну что же ты, красавица, подумала о моем предложении? – он улыбнулся своей нахальной пошловатой улыбкой, и Клодетт почувствовала острое желание стереть ее с его самодовольной морды.

Помимо знатного рода, природа наградила Жюльена привлекательностью. Он был красивее многих мужчин. С этим даже Клодетт не могла поспорить. Лицо его было симметричным и, если позабыть об усах, которые Жюль оставлял нарочно, гладко выбритым; брови темными, как и волосы, густыми, но аккуратными; глаза голубовато-серыми, умными, с вечным самодовольным прищуром, который их портил; а кожа от рождения была несколько смугловата, и это лишь придавало ему шарма. Во внешности Жюльена многое говорило об испанском происхождении – его мать была испанкой и свои лучшие черты передала сыну.

Но эта красота была Клодетт неприятна. Она хорошо знала, что под ней скрывалось. Не зря в наше время говорят, что в любимом человеке нравятся даже недостатки, а в нелюбимом раздражают даже достоинства.

Вокруг них суетилась бабушка Джозефина с посудой в руках. Клодетт точно знала, что сейчас она слушала особенно внимательно. Когда внучка Джозефины становилась свидетельницей чьего-то откровенного, по ее мнению, разговора, она старалась как можно громче шуметь, чтобы ненароком не подслушать, но люди, подобные самой Джозефине, в таких ситуациях превращались в тихую мышь, чтобы слышать каждое слово. Так было и сейчас. Бабушка стала двигаться тише и медленнее, чтобы ничего не пропустить мимо ушей.