Ольга Манько - Бордальеро

– Ляля, я иррациональный дурак. Нет у меня никакой любовницы. Не могу объяснить, почему я это сказал. Амбивалентность моих переживаний вызвала гендерный взрыв моего восприятия бытия.

– Милый, – прервала Лялька мужа, – но твое поведение было абсолютно девиантным.

– Согласен. Но императивность твоего восприятия ситуация меня потрясла. Я предполагал, что жена начнет ревновать мужа, будет бороться за него. Ты же просто указала мне на дверь, не желая понять меня.

У Светика округлились глаза, она ничего не понимала из сказанного. «Как в кино, – промелькнула у неё восторженная мысль, – Крутоны муаль, а не объяснения».

Лялька подмигнула подруге и прошептала:

– Я же говорила, Ромка жуть, какой умный.

– Зачем ты всё это затеял? – спросила она мужа. – Жили хорошо, спокойно.

Роман, взяв Ляльку за руку, посмотрел ей в глаза:

– Мне показалось, что ты меня уже не замечаешь. Доминантой твоей жизни стали дети и внук. Латентно у меня назревали неудовлетворение и обида.

– И ты захотел, чтобы я, начав тебя ревновать, заметила тебя?

– Да, – ответил Роман.– Ты знаешь, Лялька, я жил на даче, вспоминал нашу жизнь. Расставшись с тобой, понял: да, ты никогда не покажешь свою слабость, всегда будешь улыбаться, как бы трудно тебе не было, ты взбалмошная, язвительная, резкая, порой. Но ты самый родной человечек. Ты женщина, которая была со мной рядом всегда, как бы трудно мы не жили. Я всегда был уверен, что чтобы ни случилось, у меня есть ты, моя жена.

У Ляльки навернулись слёзы, она обняла мужа:

– Какой же ты дурак, профессор! И как я тебя люблю. Ты даже не представляешь, Ромка, сколько я проплакала. Как себя ругала. Роднее тебя у меня тоже никого нет.

Затем она повернулась к Светику:

– Эти цветы заслужила ты, моя дорогая подруга. Благодаря тебе мы смогли помириться. Извини нас за всё, ради Бога. Мы пойдем.

Когда они ушли, Светлана поставила цветы в вазу и вздохнула: «Ах, какой мужчина! Какие чувства! Какая любовь!». Зависть в душе выгрызала дыру, через которую холодной скользкой рыбиной вползало чувство одиночества. Светику хотелось семьи, хотелось мужского внимания, любви, да и много чего еще ей хотелось. Она вспомнила о своих соперницах. Горько было осознавать, что она не знает их точное количество. Десять? Двадцать? Лёшечка как-то сказал, что он не успевает отвечать всем женщинам. Самое ужасное, что каждая из них грозила в любой момент разрушить семейное счастье, к которому так стремилась Светик. Деятельная натура взяла вверх, она посмотрела на часы:

– Нет времени рассиживаться.

Прогноз погоды вдохновлял. Вечером обещали дождь со снегом.

Ветер жалобно выл в проводах. Светлана скользила по снежной каше, покрывшей асфальт. Сумка с вещами била по ногам. Под зонт залетал колючий дождь, царапая лицо.

– Ничего, ничего, – приговаривала Светик. – Никуда ты не денешься, Лёшечка.

Перед подъездом закрыла зонт. Дождь со снегом упали на идеальную прическу, придав ей несколько небрежный вид. Светлана решительно вошла. Перед квартирой поставив сумку на пол, слегка взлохматила волосы, будто ветер растрепал их. Сняла перчатки и спрятала зонт в сумку. Перекрестилась, робко нажала на звонок. Алексей распахнул дверь.

– Света?! – от изумления он остолбенел.

– Лёшечка! Любимый! Это я, твоя девочка, твоя королева! Я не могу без тебя. Я пришла к тебе! Ты рад?

– Ага, – по инерции ответил Алексей. – Рад.

Светик, подхватив сумку, вошла в квартиру и припала на грудь Алексея.

– Ты рад? Ты рад, мой любимый? – шептала она. – Я бежала к тебе сквозь снег, сквозь дождь. Я пришла…. Навсегда….

– Вставайте, граф, рассвет уже полощется… пара-па-па, пара-па-па…

Вы, несомненно, сделали счастливой

Её саму и всю её семью, – пробормотал Алексей.

Оторвавшись от Светланы, он кисло улыбнулся:

– Снимай пальто. Проходи.

Прошло полгода.

Переливчатый храп Светика не давал заснуть Алексею. Низкая рулада переходила в тонкий носовой свист. Затем храп мощными волнами опускался до контроктавы, окончательно разбивая хрупкий сон. Полная луна, заливая светом спальню, высвечивала бриллиантовую сережку в маленьком ушке и трогательно упавшую на него белокурую прядь. Алексей приподнялся на локте, разглядывая Светлану. Безмятежное выражение лица могло бы вызывать умиление, но вызывало раздражение. Светик почмокала губами и выдала новый пассаж. Алексей тяжело вздохнул и побрел на кухню, сам себя уговаривая: «Мурзики не храпят, мурзики мурлыкают. Мурлыкают, а не храпят».