Родители Лимы были людьми доброжелательными, веселыми, сердечными и обожающими всяческие компании, застолья, праздники. В их квартире всегда было людно и шумно, звучали песни и смех, пахло вкусной едой, и единственное, чего не было никогда, – это тишины. Разве что совсем поздней ночью, когда очередные гости расходились по домам, а до прихода новых было еще очень далеко, наступало затишье, и в эти моменты приходило ощущение того, что чего-то не хватает. Девушка очень долго не понимала, чего именно, и только когда переехала на отдельные квадратные метры, осознала: все эти годы ей не хватало тишины. Тишины и личного пространства, куда поминутно не вторгался бы кто-то, пусть даже изначально приятный и любимый. Теперь, будучи сама себе хозяйкой, Лима ревностно относилась к собственной свободе, гостей приглашала редко и в небольшом количестве. При всей ее общительности и широком круге знакомств квартира оставалась местом уединения, этакой берлогой зверя-одиночки. Родители ворчали по поводу того, что дочь не поддерживает стиль жизни, в котором они ее воспитали. Столь резкой смены жизненного уклада понять они не могли, но другого варианта, кроме как смириться с ее выбором, у них не оставалось.
Лима своих родителей очень любила. Особой близости между ними не было, но отношения поддерживались стабильно ровными, хоть и несколько поверхностными. В тайны она их не посвящала, лишний раз за советом не прибегала, но всегда знала, что в родительском доме ее ждут и рады, когда бы она ни пришла и что бы в ее жизни ни приключилось.
Папа, Юрий Викторович, шутник и балагур, всю жизнь проработал водителем автобуса на междугородних рейсах, объехал половину страны, а после развала Союза и падения «железного занавеса» – еще и пол-Европы. Он многое видел, многое помнил, у него была уйма знакомых, друзей и приятелей практически в любом городе, куда бы ни забросила его судьба. Каждый раз в преддверии Нового года в почтовый ящик Ворониных сыпались поздравительные открытки с разномастными штемпелями, их складывали в отдельную коробочку и не спеша рассматривали и читали под елочкой во время новогодних праздников. Соответственно, и они сами также рассылали поздравительные открытки родным и знакомым, а иногда, если рабочий маршрут позволял, Юрий Викторович доставлял их лично.
– Знаешь, Лимка, – частенько говорил он дочери, – в этом мире есть только одно настоящее богатство: люди. Если ты это усвоишь, никогда не будешь ни бедной, ни несчастной, ни одинокой. Находи и береги своих людей, поддерживай с ними связь – и они будут с тобой и в горе, и в радости. – Потом он лукаво подмигивал и добавлял: – Правда, это не всегда будут одни и те же люди.
Мама, София Сергеевна, трудолюбивая, сильная женщина, происходила из крестьянской семьи. Работа всегда спорилась в ее руках, и в детстве Лима искренне верила в то, что нет на свете такого дела, которое мама не умела бы делать. Будучи портнихой, она шила тогда еще маленькой дочери красивые платья, которых в советские времена в магазинах было не купить, шила элегантные и необычные наряды себе и подругам. Потом, в «лихие 90-е», когда ничего, в том числе и оплачиваемой работы, не было вообще, мама Лимы подрабатывала шитьем на заказ, и частенько эти деньги помогали семье оставаться на плаву. В последние несколько лет, когда обстановка в стране стала налаживаться, женщина плотно закрепилась в ателье, владелицей которой была ее давняя, еще со времен Союза, клиентка, и шила сложные и эффектные наряды, которые стоили довольно дорого. Единственное, чего у Софии Сергеевны не было, – это коммерческой жилки. Друзья не раз говорили ей о том, что она сама могла бы организовать собственное ателье и зарабатывать совсем другие деньги, но женщина все время отнекивалась и переводила разговор на другую тему.
– Оставьте вы меня в покое с вашими ателье, – говорила она. – Я ничего в этом не понимаю. Я понимаю, как снять мерки и построить хорошую выкройку. Я знаю, как сшить одежду так, чтобы она сидела, как влитая. Я умею скрыть недостатки фигуры и подчеркнуть ее достоинства. Я на своем месте, и меня все устраивает. А вы организуйте хоть ателье, хоть гостиницу, хоть бордель, если вам так будет угодно.
Вообще-то она почти никогда не ругалась, но в подобных случаях собеседники прощали ей и резкий тон, и «бордель»: они понимали, что уже надоели Софии Сергеевне со своими советами, вот она и злится. Она имела на это право. Однако совсем избавиться от подобных советов пока не удавалось.
Читать дальше