Нина Щербак - И ее чувство снега (фантазия-экспромт)

Роман, когда болел, всегда болел как ребенок. Злился, кашлял, был ужасно недоволен всем, что происходило, кричал даже. И по ночам кричал, еще отчетливее и громче, еще наивнее. Разговаривать с ней, впрочем, ни за что не хотел. Только просил иногда, в каком-то непохожем на его обычное состояние отчаянии, как-то ему помочь. Эта странная ранимость и нравилась ей, и раздражала невыносимо. Ночью она встала с кровати, скинула простыню, подошла к окну, потом вернулась, обняла его, приложила губы к его лбу. Так делала всегда ее мама в детстве. Так и она, как все, почти как все, обычно и мерила температуру. Он что-то прошептал, раскинулся, руки раскинул, зашептал что-то. Она замерла, сжалась, прислушалась к его дыханию, села на кровать. Долго так сидела и смотрела на его лицо, такое красивое, точеное. Такое знакомое. Потом стала его чем-то растирать, накладывала на запястье компрессы, гладила спину. Ужасно хотелось погладить его по голове, поцеловать, но она сразу отогнала эти мысли не вовремя, понимая, что у него еще высокая температура, и что чувствует он себя на редкость плохо. Он, как бывало всегда, как будто бы прочел ее мысли, даже ночью, даже во сне, попытался привстать, но не смог, снова провалился в свой мир, немного закашлял, а потом завернулся одеялом и прижался головой к стене.

В тот день, когда она, спустя столько лет после того шквалистого урагана на юге, снова хотела увидеть Романа, с самого утра ветер выл за окном как умалишенный, а болтающаяся по стеклу палка, то и дело ударялась о что-то железное, заставляя Катю попеременно вздрагивать. Потом задребезжал холодильник, как-то совсем по-особому, энергично. День снова казался странным, но должен был превратиться во что-то совершенно исключительное, особое. Она это точно знала.

Еще с утра, на работе, Андрей Васильевич ей все время говорил о чем-то общем и важном. Постоянно говорил. О том, что она обязательно должна сделать в этом месяце, и в этом квартале. Она и сама знала. И помимо этого, было много домашних дел. Оплата квартиры, какие-то там бумаги, и, самое главное, очень важные документы, связанные с дачей, которые нужно было в срок привезти в садоводческое правление, а потом, снова, увезти их домой. Катя радовалась тому, что было столько дел, пытаясь запомнить хотя бы одно.

Потом она ушла домой. Снова позвонили, уже с другой работы, и сказали, что главный эпизод ее встречи с ведущим пишется на видео завтра вечером. Она была этому тоже несказанно рада, и записалась к парикмахеру, чтобы выглядеть немного получше.

В какой-то момент она вдруг впервые за день посмотрела на часы и ахнула. Было уже три часа дня, а она не сделала совершенно ничего, более того, даже не начинала это что-то делать.

Еще час она быстро перекладывала вещи из одного угла в другой, потом вновь открывала холодильник, что-то там искала, запихивала туда консервные банки и овощи, а потом быстро закрывала его. Обед приготовился быстро, как это было ни странно. А потом она открыла балкон и стала выбрасывать в комнату все те старые вещи, которые накопились там с зимы. Обнаружила там даже старое пальто, которое, похоже, пролежала на этом балконе три года, и только сейчас, видавшее виды, его выбросила к ней судьба, такое замерзшее, бесформенное, но еще вполне узнаваемое.

Еще через полчаса она бежала, изредка спотыкаясь о неровные булыжники по Невскому проспекту. Куда-то совсем вперед, вдаль, мысленно фиксируя, то слева, то справа разноцветные рекламы магазинов и кафе. Мокрый асфальт, казалось, помогал ей даже не идти, а лететь куда-то вперед, быстро и бесшумно, брызгая по пяткам и лодыжкам непрошенными каплями песка и дождя.

Снова пришла на работу. Вообще, если честно, она очень много работала. Так повелось у нее как-то. Работала, работала. Дом, работа, снова дом. Работала много где. С языками, в основном, то есть переводами подрабатывала, писала-составляла какие-то важные документы на заказ. Потом еще получила юридическое образование, и стала каждый день ходить в юридическую контору, пропадать целый день там. Потом в какой-то момент стала она очень даже профессионалкой большой своего дела… А в тот день…

В тот день она не шла, а бежала на привычную работу, на какой-то там симпозиум очередной, в ужасе пытаясь сообразить, как потом успеет к Роману. Бежала себе в брючном костюме, готовясь предстать перед заказчиком…

– У вас всегда такие выражения, знаете ли, «несказанное», «недосказанное. Почему?» – он смотрел на Милу в упор, пытаясь угадать в ее чертах и отблеск светлого огня и холод вечной мерзлоты, которые обычно приписываются нечистой силе. Однако, обнаружить что-либо аномальное, странное, «не от мира сего» в ее лице сегодня он так и не смог. Или она, наконец, смогла это скрыть.