Анна Веммер - Палитра его пороков

– Надо было пойти к нам, – говорю я. – Вместе бы как-нибудь.

– Да я побоялась Эльку пугать, маленькая еще. Потом поехала в банк. Ну…

Она краснеет и утыкается взглядом в чашку.

– Кредит взять на разное там.

Да. Больная тема для всех, кто живет от зарплаты от зарплаты. Именно из-за страха оказаться в ситуации, когда срочно нужны деньги, а их всего пара тысяч, я и откладываю.

– Не дали? – спрашиваю.

Марина вздыхает. Одного не могу понять, когда читаю в интернете какие-то статьи и смотрю репортажи по новостям о том, как очередная безработная мать-одиночка взяла кредит и не может отдать, как они эти кредиты получают?! Почему Маринке, учительнице с официальной зарплатой, его не дают, а люди без работы вообще, получают миллионы?

– Не волнуйся, – говорю я. – Наскребем.

Беру телефон, чтобы перевести деньги со счета Марине на карту, но она останавливает меня.

– Ты что! Вот я еще у Эльки денег не брала!

– Марин, заработаем. А какие варианты?

– Спрошу на работе, продам какую-нибудь ерунду…

– Ага, квартиру. – Я начинаю злиться. – Кончай. Заказы есть, до осени долго, заработаю еще.

Я перевожу деньги, и у меня снова остается лишь сумма на текущие расходы. Зато привычно. Состояние, когда не знаешь, будет ли на что купить продуктов завтра куда понятнее всех прочих. Даже забавно.

Потом мы долго сидим на кухне, стараясь не плакать, чтобы не расстраивать Эльку. Марина курит, я просто смотрю на тоскливый моросящий дождик, мокрый асфальт. И понимаю, что гордость придется засунуть под диван. Потом, как-нибудь, достану, отряхну и снова надену. Если налезет, конечно.

Я предлагаю подруге помощь, но она отказывается. Мы обе понимаем, что это формальность. Больше, чем деньгами, я помочь не могу. Эльку теперь не с кем оставить, а еще надо работать.

Племяшка самозабвенно играет в куклы. "Прости, солнце", – думаю я. – "С подарком придется потерпеть".

– Элинка, а хочешь со мной на работу? – спрашиваю я. – В парк? Я куплю тебе билет, попрыгаешь на батутах, пока я рисую. А то садик в воскресенье не работает.

– А баба Маша? – хлопает глазищами ребенок.

Ох и красотка из нее вырастет.

– Баба Маша… понимаешь, кроха, она отправилась на облачка и больше не сможет с тобой сидеть.

Думает. Хмурится. А потом выдает:

– Как папа и мама?

– Да. – Я с трудом справляюсь с голосом. – Как мама и папа. Она обязательно передаст им привет и расскажет, как мы их любим.

Элька серьезно кивает. Я ей даже завидую: в этом возрасте все воспринимается проще.

– Так что? Пойдешь со мной на работу? Попрыгаешь на батутах?

– Да! – радостно кивает.

– Тогда давай ложиться спать. Почитаем книжку и будем укладываться, уже поздно.

Потом, когда Элина уже спит, я долго сижу перед компом, машинально листая новостные сайты. Потом делаю кофе. И еще. И еще.

А потом беру папку с листами, уголь и карандаш. Это проклятие такое? Или Сергей Серебров теперь навечно поселился в моей жизни?

Сложно рисовать, когда голова занята другим. Тяжело браться за эротику, когда скорбишь о хорошем человеке. Несколько часов уходит у меня на то, чтобы настроиться. Я сижу с закрытыми глазами и пытаюсь поймать ниточку, которая свяжет меня с рисунком.

Зачем? Намного проще взять в руки уголь и технично, как учили, нарисовать то, что он хочет. Вспомнить, как он ставил руки и что хотел мне показать. Срисовать с образа в голове. Не чувствуя и не проживая. Но так кажется нечестно, а еще внутри живет глупый страх, что почувствует, поймет и… и что? Не примет заказ? Так я вроде этого и хотела. Накажет? Нет, это уже слишком.

Страх перед ним иррационален.

Но я все равно пытаюсь настроиться. И если уж мне нужно нарисовать нечто эротичное, то я буду рисовать это на своих условиях. И вдохновение придет моими путями. Я вызываю в памяти смутный собирательный образ из далеких девичьих мечт. Любящий человек, с которым мы непременно объездим половину мира, встретим десятки новых годов, обсудим сотни книг. И непременно займемся любовью.

Мой первый раз не будет иметь ничего общего с порочностью и издевкой Сереброва. Совершенно точно.

Вот только нежность и романтика никак не хотят стыковаться с тем, что он требует. И как я ни пытаюсь нарисовать желаемое, получается какая-то ерунда.

От кофе бешено колотится сердце и шумит в ушах. Наконец, когда утренние лучи касаются темного неба, я сдаюсь. Хорошо. Пусть будет по его.

Снова закрываю глаза и вспоминаю парк. Вечернюю прохладу, усталость после рабочего дня. Руки повторяют движения, которые так напугали и вывели из равновесия. Я почти наяву слышу хриплый бархатистый голос и чувствую запах парфюма.