Дайана Рофф - Прикосновение

Вдруг послышался скрежет. Мерзкий, слишком громкий и сильно режущий слух. Это опустилась решётка, что разделяла комнату на две части, и что спасала меня от безумцев во главе с Уиллом. Мгновение – и монстры ринулись на меня, желая всеми силами своей помрачённой души меня убить…

Я проснулся весь в поту. Сказать, что мне было страшно – ничего не сказать. Ужас от кошмара словно вжился в мой мозг, не позволяя мне жить как нормальный человек. Мне ещё никогда не снились настолько жуткие сны. Перед глазами всё ещё стояли картинки монстров, их кровожадные чёрные глаза и омерзительный визг, но их быстро затмила боль в голове и руках. Мне было плохо, такое чувство, будто меня раздавили, расчленили, покромсали на кусочки, после чего решили собрать заново, но при этом потеряв несколько частей. Да уж, состояние не из лучших.

Пару раз зажмурившись, чтобы хоть как-то прийти в себя после кошмара, я тряхнул головой и посмотрел на свои руки. И застыл от шока. И ясно почему – мои пальцы были чёрными, будто сама кожа на них почернела. Не буду скрывать, я ещё больше перепугался. Знаете, не каждый день встречаешь человека со совершенно чёрными пальцами, особенно если такие пальцы у тебя самого. Я подумал, что это, скорее всего, от того самого химиката, который попал в мою кровь из-за раны при пожаре в лаборатории. Предо мной всплыли картинки огня, стрельбы, преследователей и странной девушки, что заставило меня сморщиться от воспоминаний. А также заставить себя не вспоминать всё это, не ворошить ни прошлое, ни вину за смерть Уилла, моего лучшего друга.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – вдруг послышался знакомый, надломленный женский голос, который старался звучать куда увереннее, чем это получалось на самом деле.

Я посмотрел на мать. И моё сердце сжалось. Она была более худой, чем обычно. Наверняка это ещё из-за переживаний по поводу меня, помимо боли от потери родителей, которые умерли недавно. Я не очень помнил их, так сказать, моих бабушку и дедушку, я не так часто встречался с ними и не был привязан к ним так, как мама. И теперь об этом жалел. Точно так же, как и свою мать. Её русые волосы, цвет которых достался мне, были давно немытыми и спутанными, бледное лицо опухло от слёз, глаза больные и красные, в них отражались страдание и мучение, смешанные с одиночеством и беспомощностью, одежда помятая и изношенная, точно ей было нечего надеть, хотя это было совсем не так. Я знал, что мама давно перестала за собой следить из-за гибели родителей. Казалось бы, рана от их потери должна залечиться, медленно, но всё же должна, однако этого не происходило. Она так и не отходила от боли. Как и я. Но хоть мне и было мучительно смотреть в лицо матери, видеть её страдания, я всё же не так отрёкся от себя и мира, как она.

– И… давно ты здесь? – спросил я охрипшим голосом, стараясь не кашлять. Наверное, это из-за того, что я вчера наглотался дыма, хоть этого и не замечал.

– С утра, – тихим, слабым голосом ответила женщина, каким-то пугливым взглядом смотря на меня из-под чёлки. Она сидела в углу комнаты. И, как я заметил, мы находились в больнице. Белые стены, белый потолок, большое окно, лампы, компьютер, который пиликал, что-то показывая на экране, и кровать, на которой я очнулся. И вроде бы ничего особенного, но это помещение нагоняло на меня ужас, из-за того, что оно было до жути похоже на лабораторию. Место, где начались все мои проблемы, место, ставшим источником боли.

– А сейчас что? – спросил я, недовольно думая, что мне приходится буквально вытягивать из матери информацию и хоть как-то её оживить. Я и сам-то тут был еле живой. – Который час?

– Сейчас? – заторможено переспросила женщина, будто не совсем понимая, что от неё хотели; её мысли явно были далеко от этого мира. Возможно, что на том свете, вместе с её родителями. – День, но уже ближе к вечеру.

– Ты ела? – задал я самый волнующий меня вопрос. Я всегда следил, чтобы мама ела, иначе она могла просто умереть от голоса и слабости. Сам-то я вечно ел не переставая, отчего и был весь такой мягкий и пухлый. Временами меня это даже раздражало.

– Нет, – после недолгого молчания ответила мать, тем самым подтвердив мои худшие подозрения. Сердце в груди обливалось нет, не кровью, а слезами. Слезами отчаяния и безвыходности. – Не хотела.

– Ты же знаешь, что тебе надо есть, – строго сказал я, хоть и не любил таким тоном говорить с матерью, но по другому было уже нельзя. Я слишком сильно за неё беспокоился. – Ты же помнишь, что тебе говорил врач?