Федор Гедз - Семейные узы

Все перевернулось через два года после звонка из больницы. Ночью от инсульта скончалась последняя родственница семьи со стороны Андрея – бабушка.

Анастасия Прокофия, бессмертная коммунистка, не интересовалась жизнью молодых. Ее больше заботила желтая пресса и русские сериалы про ментов. Сына – Андрея она ненавидела за его капиталистический характер военного образования, Полину она не видела даже в лицо, хотя о существовании знала прекрасно и сочувствовала ей за безалаберных новых родственников, а о похождениях пилигрима Никиты ей никто никогда не рассказывал. Меньше знает – крепче спит.

И вот пришел тот документ, в котором огласилось, что старуха перед самой смертью подарила свою роскошную квартиру в центре города Никите и Кате.

Однако чаша равновесия не дала наркоману извращаться над жильем покойной. В один день после всех официальных росписей и печатей, девочка Катя переросла в девушку Екатерину Андреевну. Революционным кулаком по столу (что-то от бабушки после ее похорон наверное передалось) она объявила об уходе из гнезда родителей. Те были не против. Или были просто не в состоянии возражать – история умалчивает. Важно лишь то, что за один день Катя собрала все свои и Полины вещи, позвонила однокласснику, который только недавно обзавелся новой блестящей девяткой с тонировкой ежика в тумане и женскими симпатиями, и в тот же вечер они уже спали в новом доме. Они, включая Никиту. Катя взяла на себя ответственность за все – отныне она сама заботилась о сестре, сама зарабатывала деньги, успевала посещать занятия и вести хозяйство. Полина же помогала ей как могла. Сестры сблизились за пару месяцев как никогда.

Оставалась одна проблема под боком – все никак не собирающийся откинуться либо в чернозем, либо на зону брат. На редкость удачливый оказался. Но и на него проказы нашлась управа. Эту роль великолепно, порой даже на бис, играли старшие друзья Кати. После нескольких ночей под одеялом с местным уличным бойцом Игорем, который точно держал по крайней мере целый район беспризорников, Никита должен был беспрекословно следовать правилам проживания с сестрами. А они многого не требовали: дома он должен быть абсолютно трезв и ни к чему не прикасаться. Никита имел право на сон, ванную, туалет, если повезет – солдатский ужин из гречневой каши с тушенкой. В противном случае, когда он пытался несколько раз бунтовать против органов местной власти, один звонок и через десять минут его уже увозили в багажнике, но не далеко и избивали, но не сильно. Просчитанный политический ход дебилами. Катя называла это профилактикой населения. Надо отметить, что в свои те пятнадцать Катя уже имела фигуру настоящей фото-модели, упругую попу и грудь третьего размера, она потрясающе делала самый сексуальный макияж и красила волосы в пепельный цвет. В те же пятнадцать лет она уже познала силу женской кокетливости. Она пользовалась ей везде, где можно было манипулировать мужским началом, где можно повелевать мужскими инстинктами. Никто не исключает, что именно поэтому ей удавалось, уделяя из всего времени суток самую малость школе – не вылететь из нее с крахом– ведь директором на тот момент, вопреки стандартом, был назначен молодой, подкаченный брюнет. Но явных доказательств все же эта теория так и не приобрела.

Вот и живут уже два года в новостройке, отдельно от старших воспитателей все трое детей. Поля ходит в младшие классы, Катя надеется не залететь, Никита медленно, но верно приближается к консистенции жидкого дерьма. Романтика.

– Что приперся?

Андрей был рад видеть дочь. Она стояла в голубой майке поверх голой груди и белых кружевных трусиках в дверном проеме с видом недопонимания, не желая впускать отца. А он просто улыбался. В соседней квартире не унималась лающая собака, что подрабатывала на хлеб вместо консьержа и звонка, периодически получая поддых боярским сапогом за переусердствование.

– Я это. Денег принес. И шоколадку.

– Сколько?

– Две тысячи.

Андрей поспешно достал купюры и показал их дочери. Потом приложил шоколадку.

Катя смотрела на происходящее еще пару секунд, размышляя над тем, стоило ли разрешить войти полупьяному Андрею в ее обитель.

– Ладно, заваливайся, чай попьем. С шоколадкой. – ухмыльнулась она.

Андрей был несказанно счастлив. Он переступил через порог, запер за собой дверь и разулся.

– Проходи на кухню. Деньги оставь в коридоре на комоде.

– Кто дома?