Кристин Ханна - Надеюсь и люблю

Воспоминания на цыпочках вошли в тихую комнату. Лайем вдруг вспомнил тот день, когда впервые увидел Микаэлу. Это случилось здесь, в этой больнице. Он приехал на похороны матери и нашел своего отца, великого Йэна Кэмпбелла, в плачевном состоянии, страдающего болезнью Альцгеймера. Этот недуг постепенно, методически подчинил себе его личность. Когда его жизнь оказалась под угрозой, отец позволил отвезти себя в больницу, носившую его имя. Тогда Лайем и встретился с Микаэлой. Ей было всего двадцать пять, и он никогда прежде не видел женщины прекраснее.

– Знаешь, как мне хотелось заговорить с тобой? – прошептал он тихо, склоняясь к самому ее уху. – Помнишь, ты сидела у кровати моего отца? Я тогда не осмелился подойти к тебе, только стоял в дверях и слушал, как ты говоришь с ним.

Лайем придвинул стул ближе и склонился к жене. Он взял ее руку в свою и переплел ее пальцы со своими.

– Я не могу забыть тот момент, когда ты впервые взглянула на меня. Ты видела меня и раньше, но обратила внимание только тогда, когда я сказал, что он – мой отец. Ты спросила меня, говорил ли я с отцом, и я ответил, что с ним вообще мало кто разговаривает. Ты сказала тогда, что ему нужно, чтобы я говорил с ним, потому что ему важно знать, что я люблю его и забочусь о нем. Помнишь, была весна… Ты открыла окно в его палате и принесла азалии, настоящее буйство розового цветения. Тогда я заметил печаль в твоих глазах. Неужели она была так близко? Тогда мне казалось, что я единственный, кто ее замечает, потому что считал нас солдатами одного Фронта. Ранеными, но способными передвигаться на своих двоих. Тогда я думал только об одном – как бы заставить тебя улыбнуться. Помнишь, ты говорила со мной о заботе?

Забота. Такое короткое слово. Как «любовь» или «ненависть». Только теперь Лайем впервые понял, что его отец и он сам никогда не заботились ни о ком.

– Знаешь, а ведь ты вернула его мне. Я никогда не понимал его до конца, когда он был здоров, силен и поднимался с первым лучом солнца. А вот когда он стал стар, испуган и немощен, я почувствовал, что он теперь совсем мой. Ты научила меня разговаривать с ним, и в последние недели его жизни он стал понимать, кто я, зачем здесь и что мне нужно. За день до смерти он взял мою руку и сказал, что любит меня, – впервые в жизни. Это счастье дала мне ты, Микаэла, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить тебя за это.

Лайем поднялся и склонился к спинке кровати.

– Я люблю тебя, Майк, всеми силами души. Я останусь здесь, рядом с тобой, я буду ждать тебя до конца дней, до тех пор, пока ты ко мне не вернешься. И дети тоже… Возвращайся скорее. – Его голос дрогнул. Он перевел дух и, склонившись, поцеловал ее в лоб. – Навсегда.

Он снова опустился на стул, не выпуская ее руку.

В течение четырех недель Микаэла видела только кромешную тьму.

К концу первой недели Лайем и дети на собственном опыте убедились в справедливости народной мудрости по поводу того, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. И как бы они ни хотели, чтобы земля перестала вращаться в знак скорби, этого не происходило. День за днем их обычная, рутинная жизнь требовала своего, вырывала их из замкнутого круга скорби. Как ни удивительно, но солнце каждое утро поднималось в небе, хотя Микаэлы с ними не было, а потом в свое время заходило. День благодарения наступил и прошел, и в последнюю неделю ноября выпал снег.

Лайем научился делать вид, что идет вперед, когда на самом деле стоял на месте. Коматозное состояние жены затягивалось. Дети снова стали посещать школу, а Роза связала такое количество свитеров и шерстяных кофт, что в них можно было одеть весь город. Лайем нанял людей для присмотра за лошадьми и оплачивал счета ветеринара. Со временем он вернулся к работе и возобновил прием пациентов. Сначала их было немного, потом их визиты стали занимать полдня, после чего, примерно около двух, он ехал в больницу и садился возле кровати жены. Иногда Джейси составляла ему компанию. Брет по-прежнему не находил в себе сил повидать мать, но Лайем не сомневался, что со временем он сможет это сделать.

Пациенты занимали часть времени Лайема, и он был благодарен Богу за это. Когда он не работал, то ждал, напряженно вглядываясь в лицо своей красивой, нежно любимой жены, которая лежала на больничной койке, где до нее лежали сотни людей и где в дальнейшем будут лежать чужие люди.