Полина Раевская - Клише

–Папа, – всхлипнул он, и прижавшись ко мне, разразился еще большими слезами. Было ясно, что у ребёнка испуг и шок. Меня это всё довело до такого бешенства, что я напрочь утратил контроль.

Что я орал и кому, не помню, но судя по ошарашенным лицам родных и сбежавшихся на шум медсестер, явно перегнул палку. К счастью, мой припадок длился недолго, до меня вскоре дошло, что своими криками я еще больше пугаю сына.

Уткнувшись мне в плечо, Саша дрожал всем тельцем, плача навзрыд. Его дрожь передалась и мне. И как-то так резко отпустило, что силы покинули. Меня вдруг по голове шарахнуло осознанием того, что я по чистой случайности не потерял сына.

Господи, если бы с ним что-то произошло, я… Я не знаю, что бы было и знать не хочу, но уже от одной мысли внутри все сжалось, меня заколотило всего, как припадочного от накатившего ужаса. Я прижал Сашку еще сильнее и уткнувшись носом в его волосы, втянул сладкий аромат своего ребёнка, испытывая такое облегчение, что слезы навернулись на глаза.

–Сынок, – выдохнул я, целуя его в висок. – Не плач, зайчонок, не плач. Папа рядом…

Я что-то ещё приговаривал, расхаживая взад-вперед, целовал Сашку, качал, как маленького, и не понимал, как мог оставить его на попечение каким-то нянькам? Как мог фактически отнять у него мать? Ведь я сделал всё, чтобы Чайка приняла предложение Мачабели. Я создал настолько психологически -невыносимую обстановку для неё, что ей просто ничего иного не оставалось. Я всё-таки использовал сына, чтобы отомстить ей. Изощрённо, тонко и под личиной помощи, но мои мотивы были исключительно эгоистичны, и если отбросить все нюансы, то получается, я поступил с Сашей в точности, как когда-то с Лесей. Но если тогда у меня было хоть какое-то оправдание, то сейчас нет. В угоду своим страхам, слабостям и мстительности я лишил его нормальной семьи.

–Где мама? – заикаясь, спросил он, потирая кулачками свои покрасневшие глазки.

–Сынок, – тяжело сглотнув, заглянул я ему в лицо, пытаясь подобрать слова, в который раз поражаясь, до чего же он похож на Янку: тот же ротик в форме лука, тот же чуть вздернутый, аккуратный носик, тот же разрез глаз, только цвет мой, а остальное всё её, даже веснушки на носу, как у неё, и меня это всегда умиляло, вызывало какой-то трепет. Сейчас же, я вдруг с ужасом подумал, а что если всё не случайно? Что если наши судьбы расписаны от и до, и то, что он похож на неё – это такая насмешка, прощальный подарок?

Где-то на краю сознания, я понимал, что это просто фееричный бред, но в том состоянии, в котором я находился идиотские мысли, пожалуй, были в норме.

–Я хочу к маме! – так и не дождавшись от меня ответа, расплакался Сашка. – Где моя мама?

–Сынок, мама… Мама сейчас у доктора, она…, – попытался я что-то объяснить, но Саша вдруг перебил меня, тихо спросив:

–Она умрёт?

От этого вопроса я растерялся, не зная, что ответить. Я не мог врать, не мог обнадёживать ребёнка, поэтому сказал, как есть:

–Я очень надеюсь, что нет, сынок. Очень…

У Саши задрожали губки, но словно всё поняв, он тяжело вздохнул, и опустив голову мне на плечо, стал тихо, как-то так беззвучно плакать.

Я очень хотел его успокоить, сказать, что с мамой всё будет в порядке, но я не мог обещать того, в чем не был уверен, поэтому просто поглаживал его по спинке и расхаживая по коридору, напевал какую-то песенку, не обращая внимания на родных.

Мама и Алёнка пару раз пытались забрать у меня Сашку и вразумить, что нужно сменить окровавленную одежду и самому пройти осмотр у врача, но я отмахивался от них, не в силах больше ни о чём думать, кроме Янки.

Я не знал ни одной молитвы, но я молился со всем отчаяньем и страхом, как ребёнок повторяя всего лишь одно слово: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!».

За этим занятием я не заметил, как Саша уснул и как наступило утро. Я вообще ничего не замечал, погруженный в себя. Мне с одной стороны хотелось, чтобы эта пытка поскорее кончилась, и в то же время я до смерти боялся того момента, когда дверь операционной откроется, и врач объявит приговор.

Поэтому, когда он настал, я застыл, и вместе со мной замер весь мир, лишь сердце в груди колотилось с такой скоростью, что казалось вырвется из груди. И оно вырвалось. Вырвалось из тисков страха и ужаса, когда врач произнес заветные слова: «Операция прошла успешно. Кризис миновал.».

Я плохо помню, что было потом, все мелькало перед глазами, в ушах стоял гул из голосов родственников и друзей. Меня кто-то обнимал, целовал, похлопывал по плечу. А я просто оцепенел, не в силах поверить, что жизнь продолжается. Что у меня теперь есть шанс на эту самую жизнь.