– Спасибо за помощь, Рендл. Если вспомнишь что-нибудь важное, позвони мне. Ты знаешь, где меня найти.
– Конечно.
Закрыв за посетителем дверь, Рендл возвратился в гостиную. При всех своих блестящих способностях Кейн Сандерс не имеет ни малейших доказательств, которые подтвердили бы, возможно, возникшие у него подозрения. Он просто в отчаянии хватается за каждую зацепку.
Задрав голову, Рендл стал жадно пить из бутылки. Ему не о чем беспокоиться, пока он держит себя в руках. Особенно в присутствии Кейна Сандерса.
Стоя в ярких лучах утреннего солнца, которое проникало сквозь окна его студии, Рендл отступил на шаг от мольберта, чтобы лучше рассмотреть только что законченную работу.
Мастерски смешав краски преимущественно розовых, золотистых и коричневых тонов, он добился абсолютно чистого охристого цвета для изображения здания миссии «Непорочного зачатия» – одной из многочисленных калифорнийских миссий, основанных отцом Джениперо Серра в конце XVII века.
Вместо того чтобы изобразить миссию Ломпок такой, какой ее привыкли видеть современные калифорнийцы, он написал ее такой, какой она была два века назад, когда на полях вокруг нее паслись стада, а индейцы и священнослужители жили в полном согласии.
Несколько дней назад, когда картина была написана лишь наполовину, он вдруг почувствовал, что происходит нечто необычайное. Эта картина, несомненно, обещала быть лучшей работой из всех, что он написал до сих пор. Боясь ошибиться, он попросил прийти взглянуть на нее Энтони Моралеса, владельца картинной галереи, иногда принимавшего на комиссию его картины.
Энтони, невысокий коренастый мужчина, который знал толк в искусстве, увидев картину, так загорелся, что это превзошло самые фантастические ожидания Рендла.
– О Боже! – воскликнул владелец галереи, пожирая полотно темными глазами. – Это превосходная работа, Рендл. В ней есть энергия, мощь. А с помощью этих удачных оттенков тебе удалось воссоздать подлинную атмосферу старой Калифорнии.
Шевеля от возбуждения усами «а-ля Сальвадор Дали», он произнес те волшебные слова, услышать которые Рендл жаждал всю жизнь:
– Мы должны устроить твою персональную выставку. Даже две: одну в феврале при условии, что ты сможешь написать еще десяток аналогичных полотен. А другую осенью. Мы назовем ее «Миссии ранней Калифорнии». – Схватив руку Рендла, он сжал ее железным рукопожатием. – Ты будешь звездой, мой мальчик. Звездой!
С тех пор Рендл работал как одержимый. Сейчас, наклонившись, чтобы добавить кончиком кисти несколько заключительных мазков к листьям старого дуба, он что-то тихо напевал себе под нос.
– Вот как? Ты сегодня, видно, с утра пребываешь в хорошем настроении?
Услышав голос Франчески, Рендл обернулся.
– Почему ты дома в такое время? – Опустив кисть в банку со скипидаром, он взял тряпку и стал вытирать руки.
– Я забыла свой «дипломат» и подумала, не заглянуть ли к тебе, чтобы еще разок поцеловать на прощание.
Рендл улыбнулся и распахнул объятия. Теперь, когда с лица жены исчезло мрачное выражение, она стала еще красивее, чем прежде. Звонче стал ее голос, появилась новая пружинистая походка, напомнившая ему Франческу прежних дней, в которую он когда-то влюбился. Было приятно сознавать, что этой переменой она обязана ему.
– Иди сюда.
Он поцеловал ее долгим нежным поцелуем, как ей нравилось. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, Рендл взял ее за руку.
– Я хочу кое-что показать тебе. – Он остановился перед мольбертом. – Картина закончена. – Объявил он с гордостью.
Увидев картину Рендла, которую он тщательно скрывал от нее все эти дни, Франческа открыла рот от изумления. На полотне была изображена старинная калифорнийская миссия, окутанная золотистой дымкой, придававшей оштукатуренному снаружи зданию почти призрачный характер. Краски были нежными и в то же время жизнеутверждающими, мазки кисти – сильными и явно сделанными рукой мастера.
Глаза Франчески наполнились слезами радости и гордости.
– О, Рендл, она прекрасна. Это лучшее из всего, что ты когда-либо сделал. – Обняв мужа одной рукой, она спросила: – Энтони уже видел это?
– Он заходил ко мне в понедельник и пришел в восторг. Он хочет устроить мою персональную выставку.
– Персональную выставку, – словно эхо, повторила Франческа. Слова эти казались нереальными. Еще всего три месяца назад Рендл был готов бросить живопись, убежденный, что ему никогда не сравниться в мастерстве с другими современными художниками. – Почему ты не сказал мне об этом раньше?
Читать дальше