Татьяна Тронина - На темных аллеях (сборник)

Весь день она провела здесь, на бульваре, среди людей. Сотовый телефон звонил каждые пять минут, на экране светилось имя абонента – «Данила».

…Она вернулась домой только в четвертом часу, в сиреневых, ранних зимних сумерках. Дома стояла тишина, только на кухне мерно капала вода.

Катя бесцельно побродила по комнатам, потом решила заглянуть на кухню.

Весь пол был засыпан геркулесом. Девушка направилась в кладовку – маленькую темную комнатку в углу, – чтобы взять веник, и остановилась.

Ее опущенные вниз глаза вдруг наткнулись на босые ноги, которые раскачивались сантиметрах в двадцати над полом, над пустыми серыми шлепанцами. Катя схватилась за горло и упала на колени.

Она хотела поднять глаза туда, где в полутемной кладовке должно находиться его, Митино лицо, но не могла. Тогда она губами потянулась к этим босым ногам и тоже не смогла прикоснуться к ним. Попыталась прижаться к ногам щекой… И опять не смогла.

С ней случилась истерика. Все решили – из-за того, что девушка первой наткнулась на самоубийцу.

…Потом, конечно, она пришла в себя. Довольно скоро. Примерно через месяц после похорон Мити. По-прежнему Катя ходила в походы, ломала ноги на горных склонах, спускаясь на байдарке по Ангаре, однажды чуть не утонула… Все было хорошо.

Прошло семь лет.

Милочка, племяшка, выросла, окончила школу. Дома отмечали ее выпускной. Катя смеялась, обнимала Милочку. Пригубила на радостях даже шампанского (хотя никогда не пила и ела лишь только то, что было полезным и здоровым).

А осенью, в сентябре, когда Милочка уже на первом курсе училась, Катя умерла. Случилось это так – молодая женщина гуляла по парку одна. Разгребала ногами шуршащую листву, улыбалась, что-то шептала себе под нос. Потом вдруг упала – лицом прямо в опавшие листья. И – все.

…Она лежала в больничном морге, прикрытая простыней, с высоко поднятой, как у всех мертвых, грудной клеткой.

В той же комнате, рядом, сидел молодой патологоанатом, писал посмертный эпикриз. Эта покойница смущала его, раздражала – доктора часто относятся к мертвым, как к живым.

Вошел Попов, санитар, самый циничный человек в больнице, циничный до такой степени, что все давным-давно перестали на него обижаться.

– Цигель-цигель, ай-люлю! – с намеком произнес санитар, показывая наручные часы. – Пора, нас ждут великие дела. Трубы горят.

– Все, сваливаем, – патологоанатом отбросил ручку и привычно пошел мыть руки – тут же, в прозекторской, находился умывальник.

Санитар ждал товарища, прислонившись к косяку. Потом кивнул в сторону накрытого простыней тела, спросил лениво:

– Что сегодня?

Молодой доктор улыбнулся, готовясь заранее избавиться от преследовавшего его неотвязчивого, смутного раздражения. Все же легче, если с кем-то поделишься! Тем более с Поповым. Сейчас тот что-нибудь отмочит…

– Обширный инфаркт. Кстати, глянь. Интересный случай, – сказал доктор и откинул простыню.

– А что?

Перед ними лежало обнаженное тело Кати – с зашитым разрезом от горла до низа живота.

– Прикольно… Красотуля. И не старая еще ведь! – хмыкнул санитар. – С чего вдруг инфаркт?

– Нет, брат, главный прикол не в том.

– А в чем?

Доктор обратно накинул простыню на Катино тело и произнес значительным голосом:

– Представь себе – девица.

– В каком смысле?

– В том самом. В прямом.

– Е-мое… И для кого себя берегла? – всерьез расстроился санитар Попов. И даже шутить не стал. Добавил только грустно: – Поди, принца ждала… Теперь пусть на том свете его ищет!

Патологоанатом погасил свет, они с санитаром вышли.

На фоне окна, в полутьме был виден силуэт тела Кати, накрытого простыней.

Из крана в умывальнике мерно капала вода…

Серебряный медальон весь почернел от времени, пузатая серединка сильно обтерлась – и только по краям овала еще можно было разглядеть какой-то растительный орнамент. Замочек давным-давно сломался, а верхняя крышка изнутри покрылась ржавыми пятнами, что казалось невероятным, ибо серебро, как известно, не ржавеет. На молочно-белой, истонченной, покрытой коричневой паутинкой эмали – поясной портрет молодого мужчины в мундире офицера наполеоновской армии. Красавец с черными волнистыми волосами; бледное узкое лицо, тонкий нос с горбинкой. Спокойствие и одновременно гордость читались во взгляде военного, и весь облик его повествовал о том, что у человека этого, скорее всего, была судьба необычная и не слишком счастливая.