Лена Сокол - Любовь по обмену

Женщина со шваброй уже возле меня. Смущенно улыбается и жестом просит поднять ноги, чтобы она могла протереть под ними.

Господи, да проще было снять эти чертовы кроссовки! Сумасшедший дом…

– Но… ведь, если ты не будешь всего этого делать, тебя исключат из программы и отправят домой, – бормочет Зоуи, теребя тонкий золотой браслет на запястье.

Встаю, иду к двери, снимаю обувь и возвращаюсь в гостиную в одних носках.

– Детка, в этом-то и вся фишка. – Недобро улыбаюсь, подмигиваю и перевожу взгляд на наручные часы.

Дома раннее утро. Эта долбаная разница во времени ужасно меня напрягает.

– Джастин! – радостно вопит мама, распахивая объятия к этому неандертальцу. – Ты снял кроссовки!

Похоже, он сразу догадывается, чему она так рада. И немудрено: мама проговаривает слова отчетливо, артикулирует и жестикулирует так отчаянно, будто пытается обучить шимпанзе членораздельной речи.

– Йес, мэм, – кивает Джастин, сторонясь ее.

– Мам, он тебя не понимает, – бросаю с досады. – Совсем. Даже чуть-чуть.

И тут же спотыкаюсь о его огромную сумку, лежащую на полу. Лечу вперед с вытянутыми руками и еле удерживаю равновесие, остановившись всего в метре от гостя-иностранца. Парень протягивает свою огромную ручищу, чтобы помочь, но я лучше схвачусь за гремучую змею, чем за его руку. Стискиваю зубы и поджимаю ушибленные пальцы ноги.

У него что там внутри, кирпичи?

– Правда? Ничего не понимает? – Мама совсем не кажется расстроенной и продолжает с улыбкой: – Он кажется мне ужасно невоспитанным. Не знаю, что мы будем с этим делать.

Ей явно доставляет удовольствие возможность говорить про человека, когда тот находится рядом и ничего не понимает.

– Осторожнее. – Джастин многозначительно поднимает брови. Между нами все еще меньше метра, он наклоняется ко мне: – Ты слишком спешишь в мои объятия, детка.

– Что? – бормочу на русском, опешив от такой наглости.

Как сказать по-английски «вот еще» или «больно надо»?!

Так и не вспомнив, возмущенно надуваю губы и отворачиваюсь.

– Думаю, это всего лишь досадное недоразумение и скоро его отправят обратно. – Срываюсь с места и иду на кухню к единственному человеку, который может помочь нам во всем разобраться. – Этот парень не просто не воспитан, он самая настоящая самовлюбленная задница!

В эту секунду отец как раз заканчивает говорить по телефону и поворачивается ко мне. Я вижу мечтательное, довольное выражение, застывшее на его лице: глаза хитро блестят, уголки губ расходятся в улыбке.

– Зайка, почему ты не сказала мне, что отец Челси – известный бейсболист?

Борясь с желанием разбить что-то из посуды, останавливаюсь у обеденного стола.

– А это имеет какое-то значение?

– Да… – Папа бросает заинтересованный взгляд в сторону гостиной. – Очень большое значение…

– И что изменит факт того, что этот хам из богатой семьи?

Он кладет руку мне на плечо и несколько раз похлопывает:

– А то, что мы покажем этому иностранцу всю мощь русского гостеприимства и сделаем так, чтобы он смог быстро освоиться. – Папа ласково касается подушечкой указательного пальца кончика моего носа. Будто бы мне пять лет, а не восемнадцать. Что за детский сад? – А ты поможешь ему с учебой. Поняла?

У меня дар речи пропал. Помогать ему? Чего ради?!

– Но почему? – только и смогла выдавить, косясь на чужестранца, презрительно морщившего нос на обстановку нашего дома.

– Потому что отец Джастина щедро оплатит наше терпение.

– Но он ведь не собирается учиться! – Я сама не заметила, как повысила голос. – Этот Джастин собирается сделать все, чтобы быстрее уехать назад! Его вышвырнут, и я не смогу поехать в следующем году в Штаты. Мне просто не позволят, потому что я «не оказала теплый прием и не создала должных условий» студенту по обмену!

– Значит, мы сделаем все, чтобы он остался здесь на ближайшие полгода. – Папа потирает ладони, натягивает на лицо широкую улыбку и следует в гостиную.

– Ради чего? Ради денег? И сколько он тебе пообещал?

Но мой протест для отца ничего не значит, когда впереди маячит возможность покрыть все наши долги.

– Сынок, – он подходит к Джастину и указывает на лестницу, – пойдем посмотрим твою комнату!

– Не трудись, – ворчу, тяжело вздохнув, – он не понимает ни шиша.

Приближаюсь к гостю:

– Бери свои вещи, – и киваю наверх, – твоя комната там.

Я злюсь. На папу, на американца, на себя и на безвыходность всей ситуации, поэтому стараюсь не смотреть в сторону Джастина. К тому же заранее знаю, что увижу в его глазах – безграничное чувство собственного превосходства.