Евгения Перова - Созданные для любви

Этой девочкой была я. Фамилию мне дали Найденова, а отчество – Петровна, поскольку подкинули меня между двумя Петрами: шестого апреля – святой мученик Петр Казанский, а двадцатого – Петр Святитель Киевский. Полиция предприняла необходимые розыски, но никого не нашла, и я осталась при монастыре. Когда мне исполнилось шесть лет, княгиня Елена Петровна Несвицкая, урожденная Долгорукая, чье имение располагалось в полутора верстах от монастыря, взяла меня к себе, восхитившись живостью и сообразительностью прелестного ребенка. Говорю об этом с ее слов, сама же никакой особенной прелести в себе не замечала очень долго, но что была сообразительна, признаюсь без ложной скромности: к пяти годам уже умела грамоте и бойко читала акафисты, а молитву «Символ веры» могла сказать наизусть, ни разу не запнувшись.

Воспитывали меня монашки строго, тем удивительнее мне было оказаться в Усадьбе, роскошь которой смутила детское воображение. Помню этот день очень отчетливо и, оглядываясь в прошлое, вижу маленькую белокурую девочку в длинной черной юбке и белой кофточке, застыв посреди огромного, как мне тогда казалось, зала. Наверно, я запомнила свое отражение в одном из зеркал, которые поразили меня чрезвычайно, потому что до сих пор я ни одного зеркала не видела.

Меня отвели в детскую и поручили нянюшке. Няня Глаша помыла меня в большом медном корыте – я очень стеснялась, но не смела перечить. Потом она заплела мне косу и нарядила в белое платьице с оборками и кружевами, перепоясанное ниже талии широким розовым кушаком – Елена Петровна заранее посылала одну из горничных в Тверь за моим «приданым». Глаша покормила меня сладкими белыми булками, каких я никогда прежде не пробовала, а в кружечку налила что-то горячее и очень вкусное, коричневого цвета – это было какао. Потом мы пошли к моей благодетельнице, которая осмотрела меня очень внимательно и похвалила:

– Хорошая девочка! Пойдем, милочка, я тебя кое с кем познакомлю! – И взяла меня за руку.

Я, раскрыв рот, озиралась по сторонам с каким-то даже благоговением – после монастырских келий Усадьба представлялась мне царским дворцом. Шли мы, как мне показалось, очень долго. Наконец, Елена Петровна отворила какую-то дверь, и мы вошли в небольшую, но очень уютную классную комнату, где нас почтительно приветствовал высокий дяденька в очках, на которые я так и уставилась, поскольку тоже раньше не видала. Ох, скольким же вещам пришлось мне удивляться, пока не привыкла!

Дяденька оказался гувернером – его воспитанника, сидящего за столом, я не сразу заметила, а он уже давно рассматривал меня и улыбался. Наконец я увидела мальчика в бархатном синем костюмчике, с виду моего ровесника – он вылез из-за стола и подошел ко мне. Я опять застеснялась и смущенно прижалась к Елене Петровне – ее я уже знала и не боялась, а мальчиков раньше никогда не встречала. Она рассмеялась:

– Не бойся, деточка! Алеша тебя не обидит! Он у нас настоящий рыцарь!

Я не знала, что такое рыцарь, но мальчик выглядел совсем безобидным и смотрел на меня так ласково, что я успокоилась.

– Вот, Алешенька, подружка тебе! – сказала Елена Петровна, слегка подтолкнув меня к Алеше.

Он взял меня за руки и… И поцеловал в обе щеки! Я вся залилась краской и посмотрела снизу вверх на Елену Петровну: разве это прилично?! Она улыбалась:

– Ну вот и познакомились. Идите, дети, играйте!

– Как тебя зовут? – спросил Алеша.

– Онечка… – прошептала я, потупившись.

– Онечка! Какое милое имя! А я подумал – ты Снегурочка! Такая вся беленькая!

– А кто это – Снегурочка?

– Ты не знаешь?!

– Нет…

– Я расскажу!

Так началась моя новая жизнь. Довольно скоро я забыла монастырские порядки и стала обычным ребенком – веселым и шаловливым, хотя шалости мои были весьма невинными. Елена Петровна привечала меня, Алеша всячески опекал, так что скоро и все домашние полюбили маленькую воспитанницу. Я была послушным и услужливым ребенком, никогда не капризничала и с искренним доброжелательством относилась ко всем обитателям Усадьбы, будь то конюх или горничная. Но, несмотря на доброе отношение к себе моей благодетельницы и ее внука, я всегда помнила свое место и знала, что не ровня барчуку Алеше. Мать игуменья, навещавшая меня время от времени, неустанно об этом напоминала.

Поначалу меня ничему специально не учили, но я сама впитывала знания, как губка, сидя рядом с Алешей во время занятий, и гувернер Карл Фрицевич, увидев мое усердие, стал и мне давать задания, побуждая своего воспитанника к невольному со мной соревнованию. Читала я гораздо лучше Алеши, легко разбирая даже церковнославянскую вязь, да и писала грамотнее, а уж почерк точно был лучше Алешиного корябанья. Зато совсем не знала арифметики, и тут уже Алеша меня просвещал. Я оказалась очень способным ребенком и в один прекрасный день поразила княгиню, приветствуя ее поутру на чистом французском языке и с хорошим произношением.