Ольга Горовая - Интуиция (СИ)

Валентин не выдержал. Он все готов был терпеть. Заслужил, все-таки. Но слышать, как она сама ему это рассказывает — на это его выдержки не хватало. Теперь, уже его ладонь накрыла ее губы, прижимая сильно.

— Не надо. Не издевайся, Лина. Я не хочу это слышать. Не от тебя, тем более. Что бы там не думала. Что бы ни считала о моих чувствах. Я не выдержу этого. Не смогу. — Он смотрел в ее глаза, и знал, что Лина в его взгляде только боль, безумную, дикую боль видела.

Только, вместо страха, и в ее глазах боль плескалась. Ее губы мягко прошлись по его ладони, целуя. И он, ничего не понимая, поддался, когда тонкие пальцы обхватили его руки, от ее рта отводя.

— Я сама себя презирать потом начала, Валик. — Уже тихо, не крича, начала опять говорить Лина. — Знаешь, почему? Потому что, проснувшись утром и глядя на его лицо, я поняла, что эйфория ушла. И мне выть хотелось от того, что не ты рядом. Я в твои глаза посмотреть с утра хотела. Не в его. В синие, понимаешь?

Я, больше, даже смотреть на себя в зеркало не могла, мне так противно было. — Валентин с трудом улавливал суть того, что она говорила. Не хотел он об этом слышать. Не о том, как она в постели с другим мужчиной просыпалась. Но Лина не останавливалась.

— Мне хотелось придти к тебе, и потребовать, чтобы ты, и в самом деле, избил меня, по-настоящему, дурь из головы выбивая. Наказывая. Только вот, я поняла, что никогда бы ты так не сделал. Я всю жизнь себя убеждала в том, чего никогда не было. А поняла только тогда, когда сама и разрушила все.

Лина выпустила его руку, которую так и держала все это время и отошла.

— Не люблю я его, Валик. Никогда, ни одной минуты не любила. Хотела — да, он казался мне таким манящим. Другим, словно вмещал все то, о чем я мечтала, не замечая, что у меня, уже, гораздо больше в руках было. — Она обхватила себя руками. — я не прощу прощения, Валь. Знаю, что не прощают такого. Сама бы кого угодно убила, если бы узнала, что ты изменил мне с ней. Я люблю тебя. И любила всегда. Только так себя ненавидела, что и тебя в том, какая я — обвиняла. — Лина так и не повернулась, не смотрела на него, в коридор, отвернувшись, когда она эти слова говорила, которые он столько лет хотел от нее услышать, пусть и сам никогда вслух не произносил.

Валентин не верил. Просто не мог понять и уловить то, что она так долго объясняла.

Но, ему надо было увидеть, что в ее глазах стояло. Жизненно необходимым казалось. Он ничего другого видеть и слышать сейчас не мог.

— Уходи, Валик. Я не буду больше звонить. Не буду дергать. Знаю, что не заслужила. — Лина опустила голову, просто, чтобы та кружиться перестала. И еще, потому…

Только, он не дал так стоять, резко к себе разворачивая, забывая уже о том, что ей плохо было, но и, не давая упасть, крепко держа в своих руках. И так пристально посмотрел в ее глаза, что Лина дыхание задержала.

— Дура, — прошептал мужчина, сильно обхватывая ее лицо своими пальцами. Заставляя поднять глаза, и удерживая ее в таком положении. — Какая же ты… Твою мать, Лина! Я тебя больше жизни люблю, а ты мне про другого рассказываешь, чтобы в любви признаться? — Валентин почти улыбнулся, по ее глазам видя, что она не лгала. На сто процентов уверена была. И накрыл ее губы своими.

Целуя жестко, с напором. Потому что не мог сдерживаться.

Он так долго был без нее. Кто-то мог сказать, что неделю, для него — это была вечность. И потом, он никогда не мог насытиться ею. Не тогда, когда почти поверил, что потерял ее.

Его пальцы пробежались по ее щекам, обводя родные черты, и замерли, ощущая слезы.

Господи! Неужели, он опять ее испугал, тем что напролом прет? Валентин попытался отстраниться, чтобы спросить, но теперь уже пальцы Лины вцепились в его волосы, не отпуская. Заставляя еще сильнее ее губы целовать, так, что обоим, почти больно было. Только, они не останавливались. Не могли.

Они уже обо всем забыли, и что мир вокруг существует — забыли.

Так хотели один одного, что просто не в состоянии оторваться друг от друга были.

Его губы скользили по ее коже, заставляя Лину стонать, и хотеть, чтобы он пошел дальше. Сейчас, немедленно…

И она уже не стеснялась умолять об этом. Не казалось ей теперь, что просить любимого об удовольствии — значит унизить себя.

Да, она теперь точно знала, кого любит.

Потому и убежала от Димы на третий день. Потому и не дала ему даже поцеловать себя, после того, как утром в одной постели с ним проснулась. Хоть и был он хорошим, самым лучшим… Только ей не Дима нужен был.