Юлия Данцева: Игрушка для Мастера

Без пятнадцати три я припарковал машину на стоянке возле школы. Поздоровался с охранником, прошел через ухоженный школьный дворик с большой круглой клумбой посередине. Во двор уже высыпали дети – и старшеклассники, и помладше. Сразу же разглядел Ваньку – тот сидел на лавочке, удрученный предстоящей беседой с классной и болтал ногой.

- Привет, сын.

Ванька посмотрел на меня серьезно, даже сурово. Вздохнул, протянул руку.

- Пошли, что ли. Классная ждет.

- Ругаться будет?

- Будет. Бабушка этого Злобина так орала, так орала. И всего-то губу разбил. Неженка. А еще третьеклассник.

- Сын, девочка хоть стоящая?

Ванька поглядел на меня подозрительно, проверяя, издеваюсь или нет. Потом улыбнулся:

- Нормальная. Светка Кашина. Не ябеда, не нюня. Свой человек.

- Своих в обиду давать нельзя.

Сын шмыгнул носом и благодарно сжал мою руку.

Разговор с классной дамой Ваньки – тихой и спокойной женщиной за сорок, в роговых очках и некрашеными с проседью волосами, стянутыми в тугой пучок, состоялся короткий. Особых претензий к сыну Алевтина Петровна не имела. Просто попросила меня объяснить сыну, что руки распускать - последний аргумент в споре.

Мы попрощались и, сжав теплую ладошку повеселевшего Ваньки, я вышел с ним на школьный двор.

Дошли почти до середины, миновали клумбу, где возились уже несколько ребят, видимо отрабатывающих какие-то косяки под руководством учительницы, полненькой, кругленькой и с смешной панамке. Я слушал Ванькин сбивчивый рассказ о новой онлайн-игре и его успехах в уничтожении темных эльфов. Стайка из пяти старшеклассниц весело щебетала, окружив парня на сверкающем новеньком скутере. Мое внимание привлекла одна из девчонок, что стояла чуть поодаль и не принимала участия во всеобщем заигрывании с владельцем скутера. Что-то в ней показалось мне знакомым…

Девочка словно ощутила мой взгляд, и повернула голову. Полные розовые губы приоткрылись, темные, почти черные глаза расширились, узнавая. Волосы собраны в два смешных хвостика. Я помню их рассыпанными по плечам, длинные, шелковистые. Как приятно было их сжимать в кулаке! Юбка, чуть короче, чем предписывал школьный этикет, под короткой яркой курткой - форменный пиджак с эмблемой школы. Тонкие пальцы разжались, рюкзак брякнулся на асфальт. Она нагнулась за ним, пиджак и куртка задрались, и на пояснице я успел разглядеть едва заметную красноватую полоску… След от моей плети.

Ругательство едва не сорвалось с языка. Нет! Этого не может быть. Как это возможно?! Моя игрушка… школьница…Я извращенец… грязный извращенец… Но как?! Как я мог не понять… не заметить… Идиот! Заносчивый, самоуверенный придурок! Как она попала в клуб?

Ванька тянул меня за руку, не понимая, почему отец остановился как вкопанный и не может отвести взгляда от какой-то там девчонки, пусть и старшеклассницы.

Наконец, сделал над собой усилие, отвернулся и быстрым шагом пошел к машине.

- Пап, ты чего?

Смотрел в синие, серьезные, встревоженные глаза Ваньки, а видел расширившиеся от боли зрачки, в других, темных, наполненных слезами.

- Все хорошо, сын. Поехали домой.

Этим вечером я напился. В стельку. Как не напивался уже давно. Опустошил все свои запасы. Но даже в одурманенном алкоголем мозгу не переставали крутиться картинки: исхлестанное плетью девичье тело, и ее глаза… Беспомощные, широко открытые. И эти детские хвостики. Если бы мог – вскрыл себе череп и налил туда кислоты. Вытравить это все, раз и навсегда. Но не выйдет. С этими воспоминаниями теперь жить. Да еще как-то разруливать ситуацию.

Утром было жесточайшее похмелье, усугубленное отвращением к самому себе. Включил телевизор. Как назло диктор бодро вещал о том, что очередной педофил предстал перед законом и получит по заслугам.

С Палычем мы столкнулись в лифте, он посмотрел на меня изумленно.

- Игорь? С чего это ты? Дотерпеть одного дня не мог. Или был повод?

- Был, – еле выдавил я.

- Расскажешь?

Только помотал головой.

- Ну как знаешь. Слушай, а давай-ка ты домой. Все равно в таком состоянии от тебя толку… Ну сам знаешь как от кого. Давай, давай, не спорь.

Собственно, я и не собирался.

Сто тысяч лет не ездил в метро. Люди косились на меня: кто безразлично, кто осуждающе, кто брезгливо, кто сочувственно. Мне казалось – они все знают. И вынесли уже свой приговор.

Добрался до дома, чувствуя себя так, будто меня уже раз десять расстреляли, колесовали и повесили.

Встал по ледяной душ… Очень хотелось, чтобы кто-нибудь дал мне в морду. Самому себя лупить по щекам, как истеричная девица, было глупо.