Юлия Волкодав - Счастье на бис

На гальку они не спускаются, для водных процедур еще слишком холодно, а лишний раз преодолевать крутую лестницу ему не хочется. К тому же на набережной есть скамейки, развернутые к морю. Они устраиваются на одной из них. Всеволод Алексеевич с удовольствием глубоко вдыхает, и Сашка физически чувствует, как ему хорошо.

– Я все детство мечтал увидеть море. Просто увидеть! Но мог только читать о нем в книжках про дальние плавания. А когда пришла пора идти в армию, сказал в военкомате, что хочу стать моряком. На флот попросился, представляешь? Только чтобы море увидеть.

– А почему не взяли?

Всеволод Алексеевич удивленно вскидывает брови, а потом усмехается. Он все никак не привыкнет, что она знает о нем много больше, чем он успевает рассказать. Но ей часто непонятны мотивы тех или иных его поступков, какие-то детали. А порой она сильно заблуждается, но тут уже виноват он и его привычка выдавать журналистам подправленную биографию. И, столкнувшись с очередной, кем-то, а может, и им самим выдуманной сказкой, он спешит объяснить, рассказать ей правду. Для него вдруг оказалось важным рассказать правду именно ей. И именно сейчас, когда правда не имеет никакого значения и никому, кроме Сашки, не интересна.

– Отец вмешался. Объявил мне, что я идиот. Что на флоте служат на год больше. Тогда в общевойсковых служили три года, а на флоте четыре. А мне еще учиться надо, поступать. В общем, море я увидел только на первых гастролях спустя пять лет. Это был богом забытый поселок.

– Не наш с вами?

– А черт его знает. – Снова усмехается. – Думаешь, я сейчас вспомню? И ты представь, как он мог измениться с тех пор. Жили мы в каком-то бараке, пели тоже в бараке. В местном Доме культуры. Целую неделю пели, каждый вечер концерт для трудового народа, отдыхающего после очередного всесоюзного подвига. Кажется, это были строители Днепрогэс, но не ручаюсь. А нам что, молодым? Мы полдня на море, потом быстро пожрали, окатились холодной водой из-под колонки, надели наши единственные костюмы – и на сцену. Счастливые, здоровые как черти. После концерта сабантуй, местное вино литрами, шашлык-машлык, посиделки до рассвета. И всё по-новой. И работали же на совесть. Живьем, честно, искренно. Я наслаждался каждой минутой на сцене, каждой песней. Как хорошо все начиналось. И к чему все пришло? Вот ты народный, живая (еле живая) легенда. К твоему приезду готовится весь город, целая делегация встречающих. Ты летишь бизнес-классом, в широком кресле, чтобы твоей старой заднице было удобно, чтобы ты мог вытянуть (спасибо, что не протянуть) ноги. Тебе подают отдельную машину к трапу, привозят в лучшую гостиницу. В холле уже толпа из персонала, девчонки с хлебом-солью. Угощают, фотографируют. А ты только мечтаешь, чтобы быстрее все закончилось и ты закрыл за собой дверь в номер, снял тесные ботинки и рухнул на кровать. И тебе дали полежать в тишине хотя бы пару часов перед саунд-чеком. И не нужны тебе ни внимание, ни фотографии, ни хлеб их с солью. Получил ты славу, о которой так мечтал. И что, хорошо тебе? Ноги от перелета отекают, на морду без слез не взглянешь, а тебе на сцену выходить. От собственного репертуара тошнит, голоса практически нет. Да какой голос, если у меня дыхалка еще десять лет назад стала сдавать?

Пятнадцать, думает Сашка. Но молчит, разумеется. Все, о чем он говорит, она видела своими глазами. И понимала не хуже, чем он. И знала, что дело идет к катастрофе без шансов на достойный финал. А вот счастливые годы, про которые он говорил вначале, не видела. Она тогда еще не родилась. Сашка опоздала на целую жизнь.

Всеволод Алексеевич молчит, и Сашка чувствует, что ее очередь говорить. Утешать его не имеет смысла, да и не умеет она словами утешать. Умеет просто быть рядом и надеется, что это как-то ему помогает. Так что заговаривает о своем.

– А я на море попала лет в двенадцать. Тоже какая-то жопа мира. Не Сочи совсем. Деревянный домик без всяких удобств, даже без электричества. Заросший камышами пляж. До сих пор не понимаю, откуда на море взяться камышам? Но, честное слово, они были. Грязное море и сомнительный контингент. Знаете, что мне больше всего запомнилось? Вы будете смеяться.

Собственно, она и хочет, чтобы он засмеялся, отвлекся. Только комик из нее никудышный.

– Мы идем по пляжу, родители впереди, я сзади плетусь. И у меня на дороге лежит какой-то мужик лет шестидесяти, загорает. В семейных трусах. Обычных хлопковых трусах. Одну ногу в колене согнул, а другую на нее положил. И все, о существовании чего я в свои двенадцать и не подозреваю, у меня перед глазами, так сказать, крупным планом…