Лиана Джи - Не в его вкусе

Существуют на свете люди, в глубинах которых можно утонуть. А есть и такие, окунувшись в которых, можно сломать себе шею при неожиданно быстрой встрече со дном.

Прозрачность. Наличие мутной воды у глубокого человека гарантирует неожиданное знакомство с его подводными рифами. А прозрачность у недостаточно глубоких обнажает близкое дно, что вызывает некие сомнения в необходимости нырять.

Наверное, для этого мы придумали маски – мутность, которая интригует. Ту неизвестность, погружение в которую приводит к переломам. Поэтому так опасны тихие омуты. Поэтому так прекрасны сумбурные и открытые люди.

У каждой истории есть своя предыстория. Как бы ни складывалась наша жизнь, как бы не переплетались её ветви, она ведёт нас к чему-то масштабному, и из тонких ветвей, рано или поздно, выйдет побег, который позже превратится в красивый цветок. Он может быть большим, а может, и маленьким. Может быть один, а может, и оказаться, что всё дерево жизни будет усыпано бутонами, которые в своё время распустятся.

Большая тайна таится в цветовой гамме. В какой цвет будут окрашены эти плоды нашей жизни, эти цветы – остаётся загадкой до тех пор, пока они не распустятся. Эта загадка скрыта в самой женщине. И именно раскрытие женщины предвещает выпущенный побег на её древе жизни.

У каждого человека наступает переломный момент в жизни, когда он не понимает, куда несёт его река. Когда шлюпка, разбитая в щепки, расплывается по водной глади так же, как и рассыпаются наши иллюзии при столкновении с действительностью, и мы оказываемся наедине с собой и нашими заблуждениями. Барахтаясь в этой водной стихии, нас куда-нибудь да выносит, прибивая чаще всего к одному из берегов. И уже на берегу мы начинаем оценивать трезво, что же всё-таки произошло. Но на раздумья времени мало, надо жить дальше. И мы ищем ту соломинку, которая в последующем может оказаться прочным спасительным канатом, а может и наоборот притопить нас.

Так, потеряв смысл в жизни, свою работу и получив очередной отказ от издательства, я брела по городу, который меня отвергал. Я была женщиной не в его вкусе. И он, устроив чистку, решил убрать лишнее в себе. Уже на тот момент я понимала, что имею полное право быть, но как «быть» я не знала.

Отправившись на очередное собеседование, я понимала, что шансы мои ничтожно малы. Но усталость в человеке сменяется блефом как защитной реакцией. Это то состояние, пребывая в котором, понимаешь, что уже терять нечего. Оно делает нас непредсказуемыми и лёгкими. Именно в этом состоянии у нас всё получается неожиданно хорошо.

Он сидел за столом уставший и какой-то скучающий. Заместитель директора по чему-то там. Лавры славы, превратившиеся в бремя ответственности, заметно его тяготили, отчего затянувшийся отпуск самого директора уже не радовал. В кабинет меня привела секретарша.

– Это к тебе девочка, – хихикнула она и вышла, смерив меня тяжёлым оценивающим взглядом.

На тот момент я обнулилась настолько, что отчётливо понимала, что кроме как расплакаться я уже ни на что не способна. И на вопрос:

– Чего бы Вы хотели от нашей компании?

Я ответила:

– Мне нужна работа. Любая работа.

Взгляд его был настолько спокоен, и сам он излучал спокойствие, что, находясь рядом, в какой-то момент я поняла, что эта война для меня окончена. Я почувствовала, как огромный груз, который я везде носила с собой, исчез. Стало вдруг легко. И я разрыдалась.

Все три столпа, которые отвечали за существование живого организма, были разрушены. Изначально человеческая стая, моя семья, определила меня как слабое звено, так же я презентовала себя и дальше как человека, заслуживающего низшую иерархическую ступень.

Болезненный разрыв с мужчиной, которого я ещё долго потом называла любимым человеком, с грохотом обрушил второй столп, который отвечал за мою сексуальность.

Последней каплей было моё сильно подкосившееся здоровье из-за достаточно продолжительной болезни. Человек в болезни мерзкий и трусливый паникёр без пола, но с очень раненой душой.

Вместе с ними была разрушена и я, до основания. Внешне я была ещё просто печальна, но внутри уже мертва, то ли от обиды, то ли от страха. Жизнь как будто тащила меня по земле, оставляя на ней отвратительные борозды из слёз и отчаяния. Живы были лишь мои амбиции, кипящие в едва живой душе. Они как будто бы кричали, стегая меня: «Вставай, я не верю, что это ты!»