Галина Врублевская - Море. Корабли. Девушка

– Так вот, Катя, – строгим голосом сказал Руденко, – твое дело – сдать сессию нормально. Тогда ты поедешь на практику в Эстонию, на военно-морской полигон. Это и есть в/ч № ХХХХ.

Я обрадованно вертанулась на каблуке. Как здорово! Потом опустила голову. Места практики уже были распределены. Мне ее предстояло проходить на Адмиралтейском судостроительном заводе: глотать пыль на стапеле или задыхаться в заводской конторе. Стать в один миг отличницей я не смогу. «Спецы» мне выше трояков не вытянуть, занимайся хоть круглые сутки. Я взглянула на Руденко и неуверенно сказала:

– Я могу, конечно, диамат с истматом вызубрить, да что толку. Экзамены по специальности мне хорошо не сдать.

– Диамат и мат – оружие рабочего класса, – заговорщически подмигнул мне Руденко. – Ты учи усерднее, а мы нажмем на кое-какие кнопки.

Я усмехнулась про себя. Теперь, когда Горбачев начал гнать волну на прежние порядки, и наш отставник осмелел: озвучил бородатую присказку про марксистско-ленинскую философию. Но его откровенность вселила в меня веру, что Руденко хочет мне помочь.

В конце разговора Руденко по-отечески наставительно заметил:

– Только, Катя, ты там с ребятами водочкой не увлекайся. Другим-то ничего, а ты сама должна понимать: наследственность.

Выходит, он откуда-то знал, как бесславно погибла моя мать. Может, тоже встречался с ней на стороне?

Я поджала губы и наклонила голову, посмотрев на него исподлобья. «Набычилась», как говорила бабушка.

– А что, Островский – горький пьяница? – выпалила я. Когда я нервничала или сердилась, слова слетали с моих губ, как выстрелы из пулемета. Еще не хватало его нравоучений. Слава богу, не родитель. Еще минуту назад добрый старикан показался мне сейчас мерзкой занудой.

Руденко смутился и что-то промямлил в свое оправдание:

– Нет, я не знаю. Я давно о нем сведений не имел.

«Не знаешь, и молчал бы», – остывая, подумала я. Моя мимолетная досада так же быстро улеглась, как и вспыхнула.

Руденко помог мне, как и обещал. Я тоже выложилась в сессию, как могла. Даже однокурсники удивлялись, когда, я выходила с экзаменов с четверками.

По философии, как и намечала, получила «отлично».

Единственное «отлично» за все годы обучения в техникуме. В последний момент меня включили в список студентов, отъезжающих на Балтийский флот.

Всех удивила эта перестановка, но я не раскрыла ее причины. «Понимаете, я же – сирота, а студентам на морской базе будет обеспечено трехразовое питание».

Это объяснение звучало вполне убедительно. Я никому не сообщила, что еду на встречу со своим отцом.

Даже Тишка не знала моего секрета. Пожалуй, я боялась, да и сейчас боюсь, что он меня не признает своей дочерью. Писать я ему тоже не стала. Зачем писать, если и так еду. На месте все выяснится.

Бросив сигарету в уголок тамбура, я вернулась на свое место, в вагон. Усталость бессонной ночи все-таки одолела меня. К утру я задремала. Во сне я увидела молодого стройного офицера. Он был во всем черном: в черном кителе, фуражке и с трубкой во рту. Не просыпаясь, я вдруг поняла, что это мой отец Островский. Я бросилась к нему на шею, но он увернулся от меня. Затем поднес трубку ко рту, затянулся и медленно выпустил дым мне в лицо. «Иди прочь, ты мне не нужна», – сказал он хриплым, как у дяди Гриши, басом. Я задыхалась от дыма, а клубы его становились все плотнее и плотнее. Мне хотелось развеять руками дым, я неистово размахивала ими. Я должна рассмотреть его лицо! Но руки мои натыкались на твердый мундштук трубки, куда бы я их ни протянула. Колючий мундштук, как дуло ружья, держал меня на расстоянии от чужого мне отца.

– Просыпайся, Катерина. – Я почувствовала легкие толчки в шею чем-то острым.

Открыла глаза и увидела Юрку, который будил меня, нежно водя по шее концом шариковой ручки.

– Скоро Таллин, подъезжаем. И иди ополоснись, а то туалеты закроют. – Он, как всегда, говорил чуть растягивая слова.

Рядом с Юркой стояла и вытирала полотенцем свою заспанную, но уже умытую мордочку Тишка.

Я отправилась в конец коридора и пристроилась в небольшую очередь. Приснившийся сон еще больше поколебал мою уверенность,

Таллин мы осмотрели за два часа. Более основательное знакомство отложили на день отъезда. Старинные узкие улочки, мощенные брусчаткой, казались знакомыми: я столько раз видела их в разных фильмах. И теперь они выглядели декорациями – настолько отличались от улиц русских городов. Мы табуном прошлись по центру. Высоко задирали голову, чтобы разглядеть остроконечные шпили и башенки соборов. И конечно, не пропускали ни одного магазинчика с сувенирами и бижутерией. Но я больше глазела, чем покупала: денег у меня было в обрез. Пробежав галопом по центру, мы вернулись на автовокзал и забрали вещи из камеры хранения.