Лиа Луис - Дорогая Эмми Блю

Я достаю телефон, снимаю блокировку, открываю нашу переписку в ватсап. Инстинкт, на который реагируют пальцы, прежде чем мозг успевает воспротивиться. Привычка. В первую очередь я всегда захожу сюда. Лукас Моро был онлайн в 18.57. Сейчас он, конечно, оффлайн. Он сидит по другую сторону туалетов, на залитой волшебным светом, выходящей на пляж веранде, напротив пустого стула, за полусъеденной тарелкой мидий в чесночном соусе и ждёт меня. Я просматриваю наши последние сообщения, отправленные несколько часов назад.

Эмми:Рядом со мной сидит мужчина и ест кальмаров из пакета для заморозки! Фууу! СПАСИ МЕНЯ!

Лукас:Ахаха, серьёзно?

Эмми:Сейчас в обморок упаду от вони!

Лукас:Буду ждать тебя с нашатырным спиртом. Ты справишься, Эмми Блю, ты сильная! Ты крепкий орешек.

Он всегда так говорит. Таков ответ Лукаса на все мои тревоги, все мои сомнения. Он сказал именно это, когда мне было семнадцать, я осталась совсем одна в Рождество и позвонила ему, надеясь, что он возьмёт трубку и я услышу его голос. Когда я уехала из Рамсгита и перебралась в город по соседству, подальше от перешёптываний и взглядов в коридорах колледжа. Когда четыре года назад мой парень Адам бросил меня в маленькой квартирке, которую мы начали снимать вдвоём. Последний раз, когда Лукас это сказал – не считая эпизода с кальмарами – был восемнадцать месяцев назад. Я тогда наконец оставила попытки в одиночку снимать квартиру и переместилась в маленькую, жаркую в любую погоду комнатку со сварливой владелицей. «Ты справишься, – сказал он мне по фейстайму, когда мы оба лежали каждый в своей постели, – ты крепкий орешек, Эмми Блю. Помни об этом». Интересно, что он сказал бы теперь, если бы я оказалась в этой туалетной кабинке по вине кого-то другого? Наверное, посмеялся бы, а потом сказал: «Господи, Эм, да как такое вообще могло случиться?» А потом: «Ну так ему и надо. Если он не понял, какое ты сокровище…»

Я кладу телефон обратно в сумку, мою руки мылом, пахнущим, как кондиционер для белья, и выпрямляю спину перед длинным рядом зеркал. Теперь по мне не скажешь, что меня по-прежнему мутит и трясёт и моё сердце разбито. Я такая же хорошенькая и сияющая, как два часа назад, когда выехала из дома родителей Лукаса. Только тушь в уголке глаза размазалась, но я тут же её стираю. Всё хорошо. Он не должен ничего узнать. Тем более теперь.

Я открываю дверь, на секунду останавливаюсь, чтобы пропустить двух улыбающихся, пахнущих духами женщин, и выхожу – уверенная, прямая, насколько это у меня получается. Тихая болтовня звучит в унисон со звоном бокалов, стуком столовых приборов по тарелкам и приглушённой музыкой. Воздух густой, как всегда в «Ле Риваж». Пахнет чесноком, лимонами и морем. Этот ресторан – одно из моих любимых мест. И всегда им был. Мои лучшие воспоминания впечатались в его стены, в древесину пола. Столько бесконечных летних дней и бесцельных пляжных прогулок за последние тринадцать лет приводили нас сюда. Мы проезжали целые мили, чтобы добраться до ресторана – Лукас, только что закончивший универ, и я, только что получившая работу администратора. Мы медленно ехали мимо огромных замков и ветхих коттеджей четырехсотлетней давности, мечтая о том, какие из этих домов станут нашими и что в них мы переделаем, а что оставим. Конечно, каждый раз, можно сказать, по традиции, в Онфлёре Лукас сбивался с маршрута, и ему приходилось останавливаться и спрашивать у фермеров дорогу, но мы всё-таки её находили. И здесь, под шипение гриля на открытой кухне и спокойный гул волн, восстанавливали свои силы: закусками, солеными чипсами, посыпанными розмарином, а иногда одним только пивом. В этих стенах мы говорили обо всем на свете. Но больше всего – о будущем, о том, что нас ждёт. Интересно, думали мы когда-нибудь о том, что может случиться такое? Не в смысле, что Лукас решит жениться, а… Думали мы когда-нибудь, что такое возможно? Что между нами встанет нечто, меняющее всё? Меняющее нас?

Я прохожу через открытые стеклянные двери и вижу Лукаса раньше, чем он видит меня. Здесь тихо. Нежный шелк моря, красивый вид, исчезающий в лучах заходящего солнца, как в старом фильме. Лукас смотрит на фиолетовый горизонт, оперевшись на стол, потирая подбородок. Повернувшись, видит меня, и его лицо тут же расплывается в сияющей белозубой улыбке. Он беспокоился за меня. Я это вижу.

– Эй, – говорит он, – всё в порядке?

Я стою, вцепившись в изогнутую деревянную спинку стула. Я киваю и натянуто улыбаюсь, но не думаю, что смогу заставить себя сесть напротив него за незаконченный обед. Я думала, что смогу, но я не могу. У меня болит горло. Во рту привкус желчи. И, глядя на него, на серо-голубые глаза, на россыпь веснушек, которые я знаю все до одной, я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. Катастрофа. Лукас понятия не имеет, что случилось по его вине. Настоящая катастрофа. Совсем не то, что я себе представляла во время долгого пути сюда на переполненном вонючем пароме.