Олег Хлебодаров - Истории о любви

Просьбу Санину Артём попытался исполнить и даже рассказывал ему о своих попытках весной 2002-го в тубдиспансере на Родионова, куда Саню положили после освобождения. Впрочем, вскоре Саня ушёл в запой и был с позором изгнан из больницы. Вряд ли после этого судьба Магали волновала его, тем более что вскоре он то ли вновь сел, то ли вообще умер.

Развязка наступила 11 июля 2003-го. Артём только что угостил мороженым белокурую девочку, стоявшую с мамой за ним на кассе в магазине («У меня день лождения!» – громко сказала та девочка, и Артём даже почему-то пожелал её маме в будущем найти хорошего зятя), взял пакет с купленными продуктами и увидел Магали. Она была такой же, как на том фото, и даже несколько лет ничуть не изменили её. Правда, вместо джемперка на ней было платье – очень модное и явно от хорошего бренда, а на ногах нежно-розовые мюли, но это ничего не меняло.

– Вы ведь Магали, – Артём широко улыбнулся, сам не веря своей удаче.

– Можно и так сказать, – приятным контральто ответила она.

– Не поверите, – Артём сам поразился твёрдости своего голоса, – но ваше фото я видел несколько лет назад, и вы покорили меня уже тогда.

– Отчего же, очень даже поверю…

P.S.1. Говорят, что племянница зоновского опера и белокурая девочка, у которой был день рождения, потом подружились. Хотя, может быть, это и неправда: во-первых, опер мог ведь и наврать, чтобы втереться в доверие к интеллигентному и доброму, в сущности, заключённому и, во-вторых, мало ли в Нижнем Новгороде белокурых любительниц мороженого, пусть даже и родившихся 11 июля 1998 года.

P.S.2. Колька Интеллигент так и не дописал свой детектив и умер в апреле 2004 года от передозировки героином.

P.S.3. Судьба Артёма Фоминых автора не особо интересовала. Уже хотя бы просто потому, что автор понял: этот его герой должен со всеми своими трудностями справляться сам.

А вот Магали… Впрочем, всё по порядку.

Этот рассказ, хотя и ведётся от первого лица, по сути не мой, ибо главного его героя я видел при жизни всего один раз. Впрочем, не доверять человеку, мне обо всём поведавшему, у меня нет никаких оснований. Ныне этот человек на том свете, а потому я лишён перед ним каких-либо обязательств не сообщать никому о тех людях и событиях.

Он был довольно странным человеком, если не сказать больше. Немного нелепый и даже внутренне похожий на героев Пьера Ришара, смотрящий на мир словно сквозь розовые очки. Даже дефицитная, импортная и потому весьма дорогая одежда сидела порой на нём как-то нелепо. В тёплое время года этот образ гармонично дополняла панама, которую он обожал носить к месту и не к месту. В кругах, к коим он был причастен – а точнее, может быть, вынужденно причастен, – его знали не иначе как Пижона. Он, в сущности, и был таковым. Иногда даже, наверное, в ильфо-петровском значении этого слова – помните: «Пижоны!.. Что же вы не бьёте вашего гроссмейстера?» Впрочем, вся эта нелепость и даже пижонство отнюдь не мешали ему быть буквально гениальным преферансистом.

Где и при каких обстоятельствах он научился так воистину по-гроссмейстерски играть в преферанс (в секу и деберц он не играл принципиально, в других играх был мастером, но тоже старался не играть), мне неизвестно. Я слышал несколько историй об этом от хорошо знающих Пижона и – шире, вообще весьма осведомлённых о многом людей, но те рассказы настолько отличались друг от друга, что такое вообще редко бывает. В связи с этим ни одну из этих историй я тут приводить не буду, поскольку или придётся рассказывать всё (а это отвлечёт от магистральной линии), или же даст не совсем обоснованное преимущество какой-либо из версий, что недопустимо. Важно отметить лишь, что играл Пижон честно, если слово «честно» вообще применимо к людям его профессии.

Формально Пижон работал тренером по шахматам во Дворце пионеров одного южного райцентра, где, собственно, и жил. Впрочем, вряд ли можно говорить, что совсем уж формально – он действительно ходил на работу и обучал детишек премудростям этой старинной и весьма умной игры. Пижон, разумеется, мог нанять вместо себя кого-то из дедушек, игравших в свободное время в шахматы в парке имени 1 Мая, но не делал этого. Мало того, он даже всерьёз гордился достижениями на своей работе. Несколько раз при встречах хвастался мне: «Ты знаешь, старик (так он обращался не только ко мне, хотя мне было тогда тридцать с небольшим, но и почти ко всем своим собеседникам), а ведь N., который у меня тренируется, получил первый разряд!»