Марсия Андес - Я сгораю

– Я проспала! – кричу маме.

И как вообще я умудрилась уснуть после утренней пробежки и забыть завести будильник? Такое со мной впервые. Обычно у меня вечная бессонница – я плохо и, признаться, очень мало сплю.

Наспех почистив зубы и умывшись, привожу свои пепельные волосы в порядок, крашу ресницы, чтобы яркие зеленые глаза казались привлекательнее, но из-за спешки получается неровно, выливаю на себя едва ли не полфлакона маминых духов – я ведь так и не была сегодня в душе после пробежки – и возвращаюсь в свою комнату. Мне требуется меньше пяти минут, чтобы надеть школьную форму и схватить сумку. Быстро спускаюсь по лестнице – юбка задирается, и я поспешно поправляю ее – влетаю на кухню и падаю на стул, бросая сумку на пол.

Матери нигде нет, но передо мной стоит тарелка с яичницей и стакан с молоком. Ненавижу яйца, но привередничать нет времени, потому что я знаю, что ровно в восемь часов сорок пять минут мама выходит из дома, чтобы сесть в машину и уехать на работу, и ждать, пока я нормально поем, эта женщина не будет. У меня есть две минуты – я запихиваю в рот яичницу и, практически не прожевав, глотаю.

Запиваю молоком. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоить сердце, и на мгновение прикрываю глаза. Расслабься, Эмма, ты просто проспала. Не позволяй такому пустяку выбить тебя из колеи, ведь сегодня – всего лишь еще один день школьной жизни. Я отсижу уроки, схожу на дополнительные занятия, после школы пробегусь по спортивной площадке, вернусь домой примерно в пять или шесть вечера, сделаю домашнее задание, может быть, посмотрю какой-нибудь фильм, а потом снова в четыре утра проснусь и отправлюсь на пробежку. Вот и все. Такой пустяк, как опоздание, не изменит моих планов.

– Я ухожу, – голос матери вырывает меня из мыслей, и я вздрагиваю, распахивая глаза.

Мама проходит по коридору к двери, постукивая каблуками по паркету, – слышу звон ключей и звук закрывающегося замка сумочки. Отправив в рот последние кусочки яичницы, залпом допиваю молоко и вскакиваю на ноги прямо в тот момент, когда хлопает входная дверь.

Схватив сумку, бегу в коридор, надеваю туфли и практически кубарем вываливаюсь из дома. Дверь красного кадиллака хлопает, двигатель оживает. Я оказываюсь рядом с машиной, прежде чем мама меняет передачу и давит лакированной красной туфлей на педаль газа. Запрыгнув внутрь, бросаю сумку под ноги и пристегиваюсь прямо в тот момент, когда авто рывком разворачивается и срывается с места.

Из мамы плохой водитель, нет, даже больше – просто ужасный, но, к счастью, она еще ни разу за свою жизнь не попадала в аварию. Как-то она предлагала мне сдать на права, чтобы я смогла сама себя «подвозить» до школы, но я категорически против. Ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах я не сяду за руль! Не знаю, откуда у меня такая ненависть к машинам. Наверное, не хочу быть как остальные глупые девчонки, стремящиеся показать, что они могут быть независимыми и крутыми за рулем своих тачек. У нас практически все старшие классы забили парковку возле школы. Но мне нравится сидеть на пассажирском сиденье и смотреть в окно, а не следить за дорогой и бояться, что я кого-нибудь собью.

Мама молчит. Она вообще у меня неразговорчивая, хотя со своими подругами поболтать любит. Иногда часами проводит с телефоном в руках, обсуждая очередной маникюр у секретарши босса. Со мной же у нее нет общих тем, кроме учебы, отца и… и все. Раньше она была другой. Раньше мы любили проводить вечера вместе, обсуждать мальчиков и соседских девчонок, пить горячий шоколад, смотреть фильмы и танцевать. Я любила танцевать со своей мамой зимними вечерами – мы включали музыку на полную громкость и подпевали новогодним песням. Мама не только прекрасно играет на виолончели, но и красиво поет. Пела. Раньше.

Пока мой старший брат не погиб год назад. Он служил вместе с отцом по контракту, и его группа попала в зону боевых действий. Его убили прямо на глазах у папы. Брату просто не повезло.

С тех пор виолончель пылится в темном углу на чердаке, мама больше не поет, не проводит со мной время и вообще не горит желанием общаться. Может быть, винит меня в смерти Рори? Наверное, она хотела бы, чтобы на моем месте был он.

Мама отчаянно давит на газ, словно хочет, вывернув руль, покончить с собой. Ее красные лакированные туфли играют с педалями, словно со струнами, красный пиджак расстегнут, белая блузка обтягивает грудь, а черная юбка слегка задирается. Мы тормозим на светофоре – мама поправляет прядь светлых волос, смотря в зеркало, и поджимает губы.