Надя Хашими - Пока не взошла луна

В день, когда я родилась, мою судьбу скрепила кровавая печать. Пока я прорывалась в этот безумный мир, моя мать отрекалась от него. Вместе с ней ушла моя возможность по-настоящему стать дочерью. Пуповину перерезали, и больше нас с матерью ничто не связывало. С ее кожи сходили краски жизни, а моя розовела; ее дыхание замирало, а мой плач звучал все громче… Меня искупали, завернули в одеяло и вынесли показать отцу, который из-за меня овдовел. Кровь отхлынула от его лица, и он упал на колени. Как говорил мне сам падар-джан [2], ему понадобилось три дня, чтобы заставить себя взять на руки дочь, лишившую его жены. Не хотелось бы мне знать, какие мысли его посещали тогда, но могу себе представить. Я почти уверена, что, будь у него выбор, он предпочел бы мою мать, а не меня.

Мой отец старался изо всех сил, но не мог справиться с этой ношей. В его защиту я могу сказать, что те времена были нелегкими. Да что там, в любые времена подобная ноша тяжела! Падар-джан родился в семье местного уважаемого сановника. Горожане обращались к дедушке за советом, посредничеством или за деньгами. Мой баба́-джан [3], сдержанный, волевой и проницательный, легко принимал решения и не отступал, если с ним спорили. Не знаю, всегда ли дедушка был прав, но говорил он так убедительно, что никто в нем не сомневался.

Баба-джан с помощью удачной сделки вскоре после женитьбы получил большой участок земли, плоды которого обеспечивали пищу и кров многим поколениям нашей семьи. Моя биби-джан [4], умершая за два года до моего трагического появления на свет, родила дедушке четырех сыновей. Мой отец был младшим. Все четверо выросли, пользуясь хорошим положением, которое обеспечил дедушка. Наш род уважали в городе. Все мои дяди удачно женились, унаследовали часть земли и завели собственных детей.

Землей, а точнее садом, владел и мой отец. Он работал чиновником в нашем родном городе, Кабуле, шумной столице Афганистана, затерянной в глубинах Центральной Азии. Тогда география еще не играла для меня такой роли. Падар-джан был бледной копией своего отца. Когда делали эту копию, на перо нажимали слишком слабо, а потому главное не отпечаталось. Он унаследовал благие намерения деда, но не его решительность.

Женившись на моей матери, отец получил сад – свою долю семейного имущества. Этому саду он себя и посвятил, заботясь о нем днем и ночью, собирая здесь самые лучшие фрукты и ягоды для моей матери. Жаркими летними ночами он спал под пологом ветвей, одурманенный сладким ароматом зреющих персиков. Часть урожая он обменивал на продукты и помощь по хозяйству и, похоже, радовался, что может распоряжаться своими запасами. Он был доволен и не ждал от судьбы большего.

Судя по обрывкам воспоминаний и рассказам, которые я слышала в детстве, моя мать была красавицей. По плечам ее рассыпались густые локоны цвета черного дерева, а царственный овал лица озарялся теплым взглядом. Мать напевала за работой, всегда носила зеленую подвеску и славилась вкуснейшим томатным супом ауш, нежной лапшой, а еще говяжьим фаршем в кисломолочной подливе – ее стряпня отогревала желудки холодными зимами. Судя по тому, как на глаза отца наворачивались слезы в тех редких случаях, когда он говорил о жене, в браке они были счастливы. Я собрала воедино все, что знала о матери, хотя мне и понадобилась на это почти целая жизнь, и убедила себя, что она, скорее всего, простила мне мой грех. Я никогда не видела ее, однако нуждалась в ее любви.

Примерно через год после замужества моя мать родила здорового мальчика. Отец, взглянув на крепкое тельце, дал ему имя Асад, что означает «лев». Дедушка прошептал в едва открывшееся ушко азан, призыв к молитве. Так Асад стал мусульманином. Не думаю, что это на него повлияло. Скорее всего, он, уже тогда сбившийся с пути истинного и глухой к призывам добродетели, не услышал слов бабы-джан.

Создавалось впечатление, что Асад родился с мыслью, будто весь мир принадлежит ему. В конце концов, он ведь был старшим сыном, и семья гордилась им. Он должен был сохранить нашу фамилию, унаследовать землю и заботиться о наших родителях, когда настанет осень их жизни. И, словно зная, какая ответственность его ожидает, он выжимал из матери и отца все, что мог. Моя мать кормила его грудью до истерзанных сосков и полного изнеможения. Отец выбивался из сил, мастеря для сына игрушки, думал о том, куда его отдать учиться, и работал все больше и больше, чтобы жена, молодая мать, ни в чем не испытывала недостатка, была здорова и хорошо питалась.