Евгения Перова: К другому берегу

– Валерия ошибается? Никогда! Это я вон… до забора только вижу, а она – до Костромы. Или даже до Москвы! Такое у нее ви́дение. А ты – ошибается. И вообще, ты что думаешь, мы тебя на помочах, что ли, водим? Ты – не ребенок, не кукла, не марионетка. Ты сам идешь. И куда идешь, только ты и знаешь. Понимаешь? А я…

– А ты – фонариком светишь.

– Да.

– Иду, как по лунной дорожке…

Вдруг Алексей вспомнил свой сон, самый первый из череды странных снов – в поезде. Как шел по лунной дорожке, лежащей на земле, как выплеснул карпа… Потому что очень больно карп становится драконом! «Это же сон-то – про меня! – ахнул он. – Я думал про Марину, про ее дар, а он – про меня. Это я из карпа в дракона превращаюсь, у меня колючки сквозь кожу лезут, потому так и больно, у меня крылья растут!»

«Слава богу, – подумала Марина. – Пришел в себя».

Прилетела вдруг синица, деловитая, в черной шапочке, поскакала по столу, озираясь. Они замерли. Лёшка осторожно вытянул руку – синица смело подскочила поближе, проверила – нет ничего, на палец ему вспорхнула, уцепившись острыми коготочками, прочирикала звонко: «Цивить!» И улетела.

– Марин, а вдруг…

– Что?

– А вдруг это кончится?

– Что кончится? Дар твой?

– Раньше-то не было такого! Я на свои старые вещи посмотрел: да, хорошо написано, мастеровито. Но – скучно. Не видел я так, как сейчас, понимаешь? А вдруг оно уйдет, как пришло?

– Мне кажется, не должно. Может, ты созрел, наконец.

– К сорока-то – пора!

– И теперь видишь все как надо. Лёшка, я поняла, ты просто одичал: работаешь, работаешь, ни с кем не говоришь. Как отшельник какой, честное слово. У тебя как идет-то?

– Да нормально! Я пока эскизы делаю, потом всех соединю. Прежней композиции не получится, но я придумал, как лучше сделать. Самый лучший натурщик – Ипполит Матвеич! Ляжет, уши по полу расстелет и спит, храпит только. Окликну его – чтобы голову поднял, посмотрел, а он так вскинется со сна: «А?! Что?! Где?!» И опять спать. С Анатолием я намучился…

– А что?

– Ну, он же закрытый весь, не человек, а сейф. Потом догадался, Валерию позвал, она его оживила слегка. Какое я у него выражение лица поймал! Но не для картины, нет. Очень уж такое…

– Личное?

– Да. Я Валерии эскиз отдам.

– Ой, мне пора! Я пойду, кормить надо. Хочешь со мной?

– А можно?

– Да почему нельзя-то? Все можно. Ты отец или кто?

– Отец. – И заулыбался, наконец.

Встал в дверях, смотрел, как она кормит, – крошечный кулачок младенца толкает ее в грудь, чмокает маленький ротик… Мусенька, котёнок! «Напишу! – думал. – Вот так и напишу! Свет хорошо падает, занавеска просвечивает…»

Марина только вздохнула про себя – одержимый! Художник.

А художник долго стоял, любовался. Потом пошел работать.

Лето они дожили в Костроме, а осенью, на то время пока дома у Злотниковых заканчивался ремонт, Валерия забрала их к себе в Брюсов переулок – дом большой, всем места хватит! Конечно, там было удобно, но Марина все чаще задумывалась: надо что-то делать, нельзя все время жить у Валерии. А дома – тесно, Лёшке работать негде. Единственный выход – съезжаться с Ларисой Львовной, и Марина постепенно внушала Лешему эту мысль, но сейчас было не до того – выставка, выставка.

Валерия подбирала картины, связываясь с покупателями Лёшкиных работ, заказывала рамы, буклеты, делала каталог, а Леший, которого разрывали на части журналисты, подогреваемые Валерией, все больше и больше переживал, так что Марина уже просто ходила вокруг него на цыпочках. В результате получилось несколько тематических залов: портреты, натюрморты и «деревенская» серия, куда вошла вся Лёшкина чертовщина – птицы, драконы, домовые и русалки. «Ангел» висел в последнем зале, один. Картин набралось не так уж и много – Валерия выбирала только лучшие работы, поэтому развеска была свободной, а чтобы занять все пространство, решили выставить и графику:

– Эротика всегда привлекает.

Лёшкины рисунки в больших паспарту и роскошных рамах смотрелись очень стильно – Марина разрешила выбрать те, где не видно лица, надеясь, что мало кто опознает в модели ее располневшую после родов фигуру.

На обложке буклета и пригласительных билетов была изображена только рука «Ангела» – так же, как и на афишах, расклеенных по всему городу, а картина целиком должна была появиться только на суперобложке каталога, который, как планировала Валерия, выйдет через месяц после открытия: она хотела устроить презентацию прямо на выставке, подогрев таким образом интерес публики. Аукцион планировался в последний день выставки, а деньги должны были пойти на благотворительность – за вычетом Лёшкиного гонорара.