Анджей Сарва - Шепоты и тени. Роман

Случайно ли?

Я скорее интуитивно почувствовал, нежели проследил разумом невидимые на первый взгляд связи между событиями. В их череде была определенная логика. В голове мелькнула мысль, что происходившее должно в итоге меня – именно меня, а не кого-то другого – привести к чему-то. Только к чему и зачем?

Я встал напротив собора Святого Духа, встроенного в здание старого, возведенного еще в средние века госпиталя. Поднял глаза наверх, на классический фасад храма, я увидел треугольник со Всевидящим Оком, а ниже – огромные прямые черные буквы надписи: ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ. Какая то дрожь пробежала у меня по спине. Внезапный холод охватил всё моё тело, и я вздрогнул. Улица была полна сквозняков, дующих сюда с Вислы, поэтому я ускорил шаг. Я решительно толкнул тяжёлые дубовые двери, к которым были симметрично прикреплены два двойных двенадцатиконечных креста.

Мрачное пространство этого древнего небольшого костела наполнял удивительно сладкий и очень сильный запах белых лилий, которыми были обильно украшены все алтари. Великолепные букеты цветов в огромных вазах из толстого стекла также стояли на полу по обе стороны от большого алтаря.

Я подошел к балюстраде, отделявшей алтарную часть от остальной части пресвитерия, склонил голову, преклонил одно колено перед Sanctissimum 23 23 Святая Святых – дарохранительница. и направился в ризницу. Ксендз, высохший старик с руками и лицом цвета пергамента, но с веселыми, хотя и блеклыми глазами, ответил на моё приветствие поклоном головы. Я помог ему одеться на мессу, по очереди подавая ему нарамник, альбу, пояс, украп, стихарь и манипул, а он каждую часть своего литургического одеяния брал с почтением и, произнося шепотом латинские молитвы, надевал на себя. Сестра милосердия беззвучно вышла из ризницы, неся гасильник на длинной бамбуковой палке с уже горящим конусом, чтобы зажечь свечи на большом алтаре, у которого только по воскресеньям проводились богослужения. Монахиня вернулась через пару минут.

– Поспеши, – и сказала она мне. – Сейчас будет шесть.

Кивнув головой, я быстро натянул на себя свежий, сильно накрахмаленный стихарь. Потемневшие от старости настенные часы в корпусе из красного дерева, немного скрипя уставший пружиной, пробили шесть часов. Я непроизвольно взглянул на прямоугольную табличку, прикрепленную к стене рядом с небольшим алтарем, расположенным в ризнице, на которой черными прямыми буквами на белом фоне было написано: «Тихо! Господь близко».

– Идём, – шепнул ксендз.

Я двинулся вперёд, неся служебник на левой руке, и у входа в пресвитерий правой рукой потянул за ручку звонка, что висел возле ниши. Пронзительный звон объявил собравшимся, что сейчас начинается священная жертва.

Ксендз поставил священные чаши, покрытые тканью, на алтарь, а я поместил служебник на поставку. Начались молитвы у подножия алтаря. Ксендз склонился и произнес первые слова 42 псалма:

– Iudica me, Deus… – Суди меня, Боже…

Однако прежде, чем он закончил начатую фразу, поспешно, каким-то не своим, плачущим голосом я выдал из себя:

– Deus… Deus… quare me repulisti, et quare tristis incedo, dum affligit me inimicus? – Боже… Боже… Почему ты оставил меня? Почему я хожу грустный, преследуемый врагом?

И в тот же миг страшная духота, ещё сильнее той, что я испытал перед рассветом, как кладбищенский мраморный камень, навалилась мне на грудь. Я с трудом перехватил дыхание, почти захлебываясь им. Я захрипел, глаза вылезли из орбит. Я почувствовал, как пот течёт по моему лбу, спине, груди. Голова горела невыносимым жаром. Сердце то безумно стучало, то неровно трепетало за грудиной. Позабыв, где я, кто я и какую функцию исполняю, я поднялся с колен и в несколько прыжков выбежал во двор госпиталя. Вскоре за мной прибежала сестра милосердия.

– Что с тобой, Стась? Что с тобой? – она смотрела на меня со страхом и тревогой.

Как только я выбежал из собора, у меня сразу всё прошло. Я сидел, немного ошеломленный тем, что испытал, совершенно не понимая, что случилось. Мне стало так глупо, когда я посмотрел на озабоченное, но, наверное, в большей степени испуганное лицо монахини.

– Посиди здесь. Успокойся, отдохни. Я принесу тебе воды.

– Не нужно, сестра, не нужно…

– Почему не нужно! Нужно! Выпьешь немного – и придёшь в себя. Может, это сердце? Но ты еще молодой. Откуда тут сердце… Я не знаю, не знаю…

Сестра убежала и вернулась через на несколько минут. Она подала мне полную жестяную кружку-«получетвертушку» холодной воды. Я пил долго, медленно процеживая сквозь зубы. Женщина стояла, заботливо глядя на меня. По-видимому, в моём лице она заметила нечто подозрительное. В ее глазах я заметил зарождающийся страх.