Татьяна Минаева - Осколки разбитого неба

Положив руки на белый подоконник, Аня наблюдала за тонкими струйками воды, катящимися по стеклу. Дождь зарядил с самого утра и, судя по всему, прекращаться не собирался: небо висело серое, низкое, никакого просвета видно не было. Такую погоду Аня не любила: если ливень, то ливень, если ясно, то ясно, а тут… Она думала о том, что теперь придется начинать все с начала. Хоть как-то налаженная жизнь рухнула, словно карточный домик; неумелые швы, которыми кое-как была залатана ее душа, разошлись, и теперь полусгнившие нитки воспоминаний торчали во все стороны. Ко всему прочему прибавились еще чувства к мужчине, которому ни она сама, ни ее любовь не сдались и задаром. Неприглядное существо, куча проблем прилагается. Аня мысленно поставила на себе клеймо и поджала губы. Мужчинам не нравятся такие, как она, – она это понимала. Они любят живых, незакомплексованных девушек, женщин, с которыми можно чувствовать себя свободно. А она что? Она сама с собой себя свободной не чувствует, не то что еще о ком-то говорить. Легкий ветер, ворвавшийся в открытую форточку, принес прохладу и запах дождя. Не так уж плохо… Можно вполне твердо обосновать свое нежелание выходить на улицу. Вряд ли Паша поверит, но это уже не важно. На улицу и правда выходить не хотелось, вообще ничего не хотелось. Аня чувствовала вокруг себя какой-то необъяснимый вакуум: мысли, ощущения – все это растворялось и одновременно давило. Нити были оборваны, и она понимала, что это правильно: какой толк травить себе душу, сталкиваясь с тем, кому ты не нужна и ловя на себе его взгляды. Все закончилось. Стоило Ане подумать о том, что Андрея она, скорее всего, больше никогда в жизни не увидит, глаза ее сами собой затягивались влажной пеленой, а сердце превращалось в болезненный комок. Как и прежде, злости не было, она чувствовала только сожаление, грусть, боль и еще тоску по тому, чего так и не случилось.

Брату про свое увольнение она сообщила еще вечером. Ставя на стол наполненную вчерашними макаронами тарелку, без предварительных подводок произнесла «я ушла с работы» и взялась за кастрюльку с сосисками. В глаза Паше не смотрела: было страшно, что он сможет сломить ее тоненькую скорлупку видимого спокойствия. К чему слезы? Она и так уже выплакала больше, чем ему стоило видеть. Он долго тыкал вилкой в макароны, разгоняя их к краям тарелки, и молчал. И Аня тоже молчала. Она не надеялась, что брат воспримет эту новость как нечто само собой разумеющееся, но про себя молилась, чтобы за ее сообщением не последовало долгих разговоров. Они все равно никуда бы не привели. Когда короткая стрелка настенных часов остановилась на цифре X, а длинная на VII, Паша, дожевав первую из двух сосисок, повернулся к сестре.

– Это из-за этого Андрея? – спросил он, не сводя с Ани сверлящего взгляда.

– Это из-за меня, – вздохнула она, комкая в руках прихватку.

– Понятно.

Что ему было понятно, Аня не знала. Понятно, что она выбрала самый простой способ уйти от трудностей? Или что она фактически вернулась на несколько лет назад, снова став молчаливой девочкой-подростком, пытающимся скрыть свое одиночество за горой учебников? Или что она с людьми общаться не умеет? Или…

– По поводу денег не переживай, – пытаясь заполнить повисшую тишину, неловко проговорила Аня. – У меня есть немного накоплений. – Она замолчала, но видя, что брат тоже молчит, добавила: – Недельку дома посижу, а потом начну искать работу.

– Дура ты.

Между ее последней репликой и словами Паши прошло секунд десять. В его голосе не было ни осуждения, ни злости. Он произнес это практически без эмоций, просто «ты дура», вот как «на улице холодно» или «у нас закончился сахар» – «ты дура». Повернулся обратно к столу и принялся за вторую сосиску. Аня сильнее сжала в руках прихватку и опустила голову. Она чувствовала себя виноватой, хотя и понимала, что ничего предосудительного не сделала – уволилась, да, но это ее право. Ей так проще, легче, спокойнее. Трусиха. Произнесла про себя это «трусиха» и принялась мыть посуду.

– От кого ты бежишь, Аня? – Она поставила чистую кастрюлю на плиту, когда Паша поднялся из-за стола и встал рядом с ней. – Если тебя обидел кто, скажи. Ты ведь не одна, Ань. Проблемы решать нужно, а не бегать от них. Ты же ведь не слабая, я-то знаю это.

– Я от себя бегу, Паш. – Она подняла голову и посмотрела на брата.

В ее взгляде легко можно было прочитать усталость, тоску и немую мольбу просто принять. Паше хотелось встряхнуть свою сестренку, растормошить ее, но он только мягко обнял ее и поцеловал в макушку. Вздохнул. В конце концов, это ее выбор. Она может быть миллион раз не права, но у нее хотя бы должен быть выбор.